Кадиш по Розочке

В жарко натопленной комнате была приоткрыта форточка. Тяжелые занавеси слегка колыхались. Вдруг с улицы донеслись выстрелы. Это было так неожиданно, что Давид вздрогнул. Издалека застрочил пулемет. Он быстро привел себя в порядок и спустился вниз. Возле портье скопились постояльцы. Он спокойным тоном объяснял:

– Господа и дамы, прошу Вас не беспокоиться. В городе меняется власть. Нас это никак не касается.

– А какая теперь власть?
– спросила дама в строгом темном платье гимназической учительницы.

– Не знаю-с, сударыня.

– Как же так?

– Подождите-с, через десять минут, я уточню-с.

Публика стала расходиться. А портье отправил на улицу гостиничного мальчишку. Через какое-то время малец вернулся и что-то прошептал своему патрону. Тот нашел взглядом даму и, крайне довольный собой, направился к ней, держа бумажку с важной информацией.

– Мадам, власть в городе взял совет солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, - прочел он.

– Это же большевики!
– ахнул господин в хорошо сшитом, английского сукна, костюме.

– Не могу знать-с. Я политикой не интересуюсь.

Додик подошел к стойке буфета и заказал стакан чаю. Буфетчик оказался более осведомлённым, чем портье. Наливая в стакан ароматный напиток, он поведал Давиду расстановку политических сил в городе. До сего дня большинство войск в городе поддерживало власть в Киеве. Но большевики потихоньку взяли власть в советах солдатских депутатов. Когда же из Питера прибыло несколько тысяч солдат из сторонников советов, расстановка сил изменилась. Теперь большевики разоружают последние верные Киевской Раде части. Вот и стреляют друг в друга.

– А горожане за кого?
– спросил Давид.

– Так, э... ни за кого, - несколько опешил буфетчик. Потом поправился: За тех, кто победит. Мы всегда за власть. Главное, чтобы порядок был.

Забавная позиция - подумал Давид - Главное, очень удобная. Да и ладно. Кто он, чтобы судить людей. Хотят люди спокойно жить. Ведь и он хочет того же. Вот то, что хаос, большевики и советы все время догоняют, а иногда и обгоняют его, гораздо тревожнее. Он представил 'революционных солдат' или 'красных гвардейцев', врывающихся в дом, где живут Розочка с ее мамой, и сердце сжалось. Это не может случиться. Ведь там Мирон. В отличие от Давида он прекрасно обращается с оружием. Он вспомнил огромного дядьку с угрюмым выражением лица. Этот сможет. Этот защитит. Во всяком случае, Давиду очень хотелось в это верить.

Несмотря на то, что стрельба где-то вдалеке еще продолжалась, Давид, накинув шинель и фуражку, обмотавшись шаром, вышел на улицу. Странно. В городе бои, а на Екатеринославской улице почти ничего не изменилось. Хотя, в Москве тоже шли бои, а жизнь текла сама по себе. Интересная штука жизнь. Течет себе и течет.

Было прохладно, но не холодно. Юг уже чувствовался. Давид прошелся до площади, окруженной новыми высокими домами, которые, судя по остаткам вывесок, были банками. Теперь над одним из них развивался красный флаг, а перед входом стоял солдат с винтовкой. С советами Давид пока иметь дела упорно не хотел. Потому повернул и поплелся в гостиницу.

День, который начался так сладко, тянулся и тянулся. Давид несколько раз разобрал и собрал пистолет, проверил патроны, деньги (отложив двенадцать рублей на завтра), собрал в мешок вещи, еду, проверил вновь зашитые в шинели сокровища. А день все шел. Наконец, стемнело. На улице зажглись фонари. Завтра будет трудный день. Давид вертелся в кровати, стараясь заснуть. Мысли скакали, как белки по веткам дерева. Розочка, Александр Иванович, убитый бандит на дороге, грустный польский солдатик в поезде, опять Розочка. Наконец, он уснул.

Просыпался часто. Боялся проспать время. И все же почти проспал. Едва не бегом влетел в зал железнодорожного вокзала. Господин в форме буквально материализовался в тот миг, как Давид подошел к кассам.

– Вы точны, молодой человек. Это хорошо - проговорил он, почему-то потирая руки - Пойдемте.

Они вышли на перрон. Состав уже стоял. Вагоны были какие-то странные. Давид не мог даже различить классы. Было даже несколько теплушек. Возле каждого вагона уже толкались люди. Господин повел его в дальний конец, где почти не было народа.

– Деньги нашли, господин студент?

– Да, конечно.

– Давайте.

Давид передал сложенные вдвое бумажки железнодорожнику. Тот быстро спрятав деньги в карман, взял Давида за руку и повел его за состав. Они подошли к вагону с противоположной от перрона стороны. Железнодорожник постучал в дверь тамбура. Выглянул недовольный господин, но увидев стучавшего, смягчился.

– Тебе чего, Игнат Егорович?

– Пассажира привел.

– А, давай. Только быстро. Товарищи проверяют. Да и нашим лучше не попадаться.

Игнат Егорович достал две бумажки, из пачки, врученной Давидом, и передал проводнику. Тот также быстро сунул деньги в карман, подал Давиду руку и быстро повел в вагон. Давиду казалось, что он должен как-то попрощаться с Игнатом Егоровичем. Но и его нынешний провожатый, да и сам его предшественник особо к тому не стремились. Вагон был третьего класса. Провожатый отвел его к середине и указал на полку для багажа.

– Ты, мил человек, пока там ложись. А как народ набьется, вылезай. Никто тебе ничего и не скажет. Контролеру вот это покажешь - он сунул Давиду в руку какой-то кусок картона с печатью.

– Спасибо - растерянно проговорил Давид.

– Ты не спасибкай, а залазь. И не мельтеши, пока посадка будет. Билетов и так продано в два раза больше, чем мест. Всем деньги нужны. И - он вдруг подмигнул совсем по-приятельски - не тушуйся.

Минут двадцать Давид сидел один на 'третей полке', съежившись и стараясь быть, как можно менее заметным. Потом вагон постепенно заполнился людьми. Разными людьми. Давид сверху попытался как-то объяснить себе, кто его попутчики? Не выходило, настолько непохожи они были на привычных персонажей из той, похоже, уже безвозвратно канувшей в Лету, жизни. Вот внизу села строгая и важная дама, явно не привыкшая к такому окружению. Она сосредоточено смотрела в окно, стараясь не замечать все, что творилось вокруг. Рядом с ней уселся мужик, явно из дезертиров или демобилизованных, едущих домой, в шинели со споротыми погонами, с шапкой без кокарды. Мужик был в самом благодушном настроении, сыпал пословицами, угощал всех желающих папиросами.

На противоположном сидении примостились целых три широкие тетки с огромными баулами, которые они безуспешно пытались запихнуть под полку. Как-то в их отсек влезли еще два человека какой-то уж совсем неопределенной внешности. Одежда этих господ, хоть и с претензией на 'приличную', пребывала в полном беспорядке. А жилет, манишка, галстук, хоть и были явно не дешевыми, не сочетались друг с другом. По крайней мере, с точки зрения тех правил, которые некогда внушались Додику. Брюки были измяты и грязны. Давид вспомнил, что еще совсем недавно сам выглядел не лучше, и усмехнулся. На противоположной от Давида 'третьей полке' тоже разместился солдатик. Впрочем, сразу заснул. Видимо, так же были набиты и остальные отсеки вагона.