Как перехитрить дракона
Шрифт:
Рыбьеног забился в тень и внимательно
всматривался в лицо друга.
Иккинг старался что-то сказать, но одере-
веневшие, пылающие губы не могли произне-
сти ни звука.
Он очень походил на Злокогтя, когда тот в
Угрюмом Море пытался заговорить с Иккин-
гом.
— …Рели ня… — в отчаянии лепетал Ик-
кинг. — РЕЛИ НЯ! — Он попытался на что-то
указать, но оцепеневшие пальцы не слуша-
лись хозяина.
Старый Сморчок потрепал его по руке, смо-
чил лоб холодной водой. Плечи Стоика содро-
гались
— РЕЛИНЯ! — снова воскликнул несчаст-
ный Иккинг.
Рыбьеног попробовал понять, куда указы-
вают глаза друга. Они смотрели куда-то на
стул у двери.
На этом стуле лежала меховая куртка Ик-
кинга, его шлем, лук и стрелы, которые он
бросил туда, ворвавшись в дом.
—
Осталась одна минута, — прошептал Ста-
рый Сморчок.
— РЕЛИИИИ НЯ! — В отчаянии выкрикнул
Иккинг.
Иногда только Настоящий Друг может по-
пять, что ты хочешь сказать.
Человек, который долгое время пробыл с
тобой плечом к плечу, внимательно прислу-
шивался к твоим словам и старался вникнуть
в их смысл.
И Рыбьеног понял.
Он не знал, почему должен поступить имен-
но так.Но он привык доверять Иккингу — тот
всегда умел найти выход из любого положе-
ния.
Рыбьеног взял Иккингов лук.
Достал из колчана стрелу — необычную и
очень красивую, украшенную перьями птиц,
которых Рыбьеног никогда не видел.
Приладил стрелу к луку и прицелился в
Иккинга.
Стоик между вcxлипами поднял глаза и
удивленно замер. Его Единственный Сын и
Наследник лежит при смерти, а этот его чу-
даковатый придурок с рыбьим лицом собира-
ется его ЗАСТРЕЛИТЬ!Черт знает что такое!
— заорал Стоик. — НЕ СТРЕЛЯЙ!
Стоик
метнулся
через
комнату,
чтобы
за-
слонить
сына
от
стрелы.
Он,
конечно,
хотел
прикрыть грудь и сердце Иккинга. Он совсем
забыл,
каким
никудышным
стрелком
оыл
Рыбьеног, и потому подпрыгнул слишком вы-
соко.
Рыбьеног выпустил стре-
лу и та, вихляясь в воздухе,
описала весьма шаткую дугу
и в конце концов, проткнув мо-
крый ботинок, впилась Иккин-
гу прямо в большой
палец левойноги.
Иккингу еще повезло, что Рыбье-
ног вообще в него попал. Навер-
ное, впервые в жизни Рыбьеног
попал туда, куда целился.
Стрела, которая ровно в десять
часов утра Пятой Пятницы прот-
кнула Иккингу большой палец левой
ноги, до этого пятнадцать лет пропитыва-
лась магическими соками ЗАМОРОЖЕННОЙ
КАРТОШКИ.
За прошедшие полтора десятилетия кар-
тофельный сок на поверхности металла до-
стиг высокой концентрации, и противоядие,
проникнув под кожу Иккинга, стало быстро
распространяться.
Его
живительный
поток
проникал во все вены и артерии, пропитывал
каждый уголок охваченного болезнью, мечу-
щегося в жару тела.
И на глазах у всех присутствующих одере-
веневшие руки Иккинга обмякли. Грудь стала
вздыматься и опадать. Дыхание восстанови-
лось, глаза открылись.
— Здравствуй, папа, — сказал Иккинг.
Сердце Стоика не выдержало. Он поте-
рял сознание и рухнул на землю всей своей
шести-с-половиной-футовой
тушей,
и
вер-
нуть его к жизни оказалось гораздо труднее,
чем Иккинга.
Старый Сморчок хлестал его по щекам. Ик-
кинг тряс за плечо, Камикадза щекотала ему
пятки, а Рыбьеног в конце концов выскочил
на улицу, набрал полное ведро снега и высы-
пал прямо Стоику на лицо. Это наконец при-
вело Стоика в чувство. Он сел, отплевываясь
и вытряхивая снег из бороды.
— Ты ЖИВ! — радостно завопил Стоик и
обнял сына так крепко, что у того хрустну-
ли ребра. — Клянусь Щетинистой Бородой
и Громоподобными Ногами Великой Богини
Фрейи, ты ЖИВ!
— Да, он жив, — подтвердил Старый Смор-
чок. — А от тебя я жду извинений.
Стоик нахмурил брови. Как ни был он рад и
счастлив видеть своего Единственного Сына
и Наследника живым и невредимым, все-таки
Великий Вождь, привыкший к абсолютной
власти, не очень любил приносить извинения.
Однако после недолгой внутренней борьбы
Стоику
Обширному
удалось-таки
обуздать
свою гордость.
— Ты прав, — сказал он. — Я сильно ошибал-
ся и сожалею об этом. Старый Сморчок, из-
вини, что я называл тебя самым ничтожным
предсказателем
во
всём
нецивилизованном
мире. Иккинг, ты был прав, что отправился
в поход за Замороженной Картошкой, чтобы
спасти жизнь своего придурковатого друга.
Стоик обернулся к Рыбьеногу.
— А больше всего я извиняюсь перед тобой,
РЫБЬЕРОГ, — торжественно прогудел он . —