Канон Смерти
Шрифт:
Рваная рана на ноге уже не кровила так сильно — организм со скрипом, но запустил регенерацию, и сосуды закупорились. С подранной аурой дело обстояло куда хуже, кое-где она отсутствовала целыми кусками.
Знобило, тошнило и хотелось пить. Но Кхайнэ этого не чувствовал.
Будь проклят Даэрасаш с его наймом, и катился бы в Бездну этот Домен!
Впрочем, он и так катится…
Кот мечтал сдохнуть раньше, чтоб его еще и в этом не обвинили. Яркий свет заливал широкое ложе, разметавшиеся волосы, липкие и переставшие быть белыми, броню со следами когтей — здешним лучше не знать, что за твари имеют такие когти. Узорчатое покрывало набрякло кровью, и запах, наверное, стоял тяжелый.
Плевать…
Кто там поскребся в дверь?
— Вон! — рявкнул кхаэль, пьяно приподнявшись. Но
— Какого демонского хвоста… — проскрипел Кхайнэ в подушку, сдерживая подкатившую тошноту.
— Тебя сдал Айфир, — тихо сказал незваный гость. — Это, в конце концов, его обязанность — звать меня, если тебе плохо.
— Янос, твою мать…
Гость проигнорировал это неоконченное заявление, подошел к постели и, рывком подняв массивного кхаэля, почти взвалил его на себя. Невысокий хрупкий с виду ирлерр в дорогих одеждах аристократа удерживал полубезвольное тяжелое тело с легкостью опытного, хорошо тренированного бойца.
— Не пойду, — буркнул Кот, но не сделал даже малейшей попытки вывернуться из железной хватки друга — все равно бесполезно. Свежий грозовой запах, источаемый черными перьями, немного отрезвил, дурнота отступила, но колени все равно подламывались. Он крепче стиснул челюсти, чтобы не стучать зубами и тряхнул головой, отгоняя наваливавшуюся темноту.
— Я тебя и спрашивать не буду, — в тихом голосе лязгнула сталь. — И здесь валяться не брошу.
— Ну оставьте вы меня все в покое, а…
— Jarrach te![1] — коротко каркнул Янос и шагнул в развернувшееся перед ним сияние портала.
По ту сторону оказалась ванная комната его личных покоев. И Янос, аккуратно сгрузив друга на кушетку, привычно и оттого даже зло взялся за дело. Далеко не в первый, и увы, не в последний раз ему придется исполнять роль личного целителя для этого дурного кошака, который никогда не думает о том, что его жизнь может быть важна для кого-то еще не только потому, что он Хранитель.
Невзирая на грязь и кровь и матерясь не хуже солдатни, ирлерр быстро раздевал друга. Скоро грязная одежда и вещи неопрятной кучей валялись на выложенном блестящей плиткой полу, а птиц разразился очередной порцией площадной брани — и от количества новых, еще не виденных им шрамов и недолеченных рубцов, и от результатов, выданных отработавшим диагностическим заклинанием.
— Значит так, — наконец, ирлерр выдохся и перешел снова на общий язык и культурную речь. — Ты остаешься у меня до тех пор, пока я не залечу все, что ты в себя натащил за то время, что мы не виделись. И я не хочу слышать никаких возражений.
Кхайнэ молча моргнул.
— Заодно ты мне все расскажешь, — уже спокойнее добавил Янос.
Кхайнэ моргнул еще раз.
Вздохнув, крылатый присел перед ним на корточки и, едва касаясь воспаленной кожи тонкими пальцами, начал накладывать исцеляющие плетения — сперва обезболивающие, потом обеззараживающие и заживляющие. Кое-где приходилось подправлять, невесомо касаясь силовыми щупами, чтобы ткани срастались ровно.
— Когда ты себя беречь научишься, дурак, — ворчал под нос пернатый. — Или ты это специально делаешь, чтобы у меня смысл жизни не терялся?
Кхайнэ приподнял голову, выныривая из полуобморочного тумана, но ничего не ответил. Реальность плыла, смазывалась. Захотелось клубком забиться под черное крыло и просить о защите от этого кошмара, но он не мог себе позволить взвалить на плечи друга детства еще и это. Пусть тот злится, но будет лучше, если большая часть работы Хранителя останется для него неизвестной, не то он найдет повод записать происходящее себе в вину и станет еще больше похож на призрака, чем сейчас.
Сделав над собой усилие, кхаэль поднялся на ноги и, пьяно шатаясь, попытался дойти до бассейна. Янос тут же поддержал, помог спуститься. Туника из тонкого шелка теперь годилась только на выброс, но ирлерр никогда не обращал внимания на подобные мелочи, если дело касалось Кхайнэ. И убеждать его, что правителю не подобает самому спрыгивать в воду и браться отмывать грязь и вычесывать колтуны из волос — тоже бесполезно.
Затяжная война и почти полное истребление вида меняют приоритеты и ценности. Птицы
еще пытались «сохранить лицо», еще цеплялись за старые традиции и привычный образ жизни, но сам Янос Джанрейв сурр Аэрон давно смирился с тем, что он — последний в череде владетелей Небесного Престола. Ирлерр вместе с детьми осталось меньше тысячи, о каком соблюдении статуса может идти речь? Торжественно отстояв коронацию, он тут же снял парадное облачение, в нарушение всех правил обрезал волосы по самый затылок и велел навсегда запереть тяжелый венец предков в сокровищнице.Кхайнэ не смел сопротивляться его заботе только потому, что это действительно превратилось для пернатого почти в смысл жизни…
— Извини, я тебя не ждал, и ужина нет, — предупредил он, доведя Кхайнэ до гостевых покоев, которые тот всегда занимал, оставаясь в птичьем дворце надолго. Это были довольно небольшие комнаты, обставленные проще, чем принято у ирлерр и куда более массивной мебелью. Светильники были притушены, а низкий лежак в спальне завален подушками и пледами.
— Мне кусок в горло не полезет, — слабо отмахнулся Кот, забившись в дальний угол под несколько пледов разом. — Дай отоспаться, раз уж вытащил.
— Сколько захочешь, — крылатый склонил побитую ранней сединой голову. — Я займусь твоим лечением, пока ты будешь спать.
В ответ кхаэль пробурчал что-то невнятное и почти тут же уснул. Крылатый со вздохом ушел переодеваться и наводить порядок. Как раз за это время сон станет достаточно глубоким, и пациент не будет мешать работе, а ее там на несколько часов, не меньше.
Мунейро-ви-Иллесс, Последний Приют, спал. Все, от еще не оперившихся, «не обретших лица» птенцов до подростков-слетков и взрослых смотрели уже второй-третий сон. Ментал затих. Благословенное время, когда вождь мог вздохнуть свободно, избавиться от всеобщего внимания и почтения, даже какого-то порой противоестественного обожания, которое стало ощущаться постоянно, едва завершился изнурительный ритуал в Зале Вождей. Вся без малого тысяча его сородичей, исключая, может быть, совсем маленьких детей, повела себя, как слепые детеныши, к которым внезапно вернулась отлучившаяся надолго мать. Даже хуже. Они преклонялись перед Великим Вождем, хотя до этого многие, особенно старшее поколение, не воспринимали его всерьез. Они обожали. Они жаждали. Они тыкались в его разум, мечтая не просто прикоснуться — слиться с ним. Вынужденный олицетворять собой живое воплощенное величие, Янос едва не валился с ног от усталости и резкой головной боли. Помочь и поддержать было некому — верный друг диким зверем сидел в лесной глуши и сам нуждался в помощи, а старший брат Реортан Джанрейв не посмел оспорить ни выбор их отца, ни пойти против уже завершившегося ритуала… Почему?
Янос очень хотел бы это знать. Право, из брата получился бы гораздо лучший правитель. Можно было бы сдать ему управление, а самому заняться тем, к чему тяготела душа, оставаясь формальным главой народа, но вскоре после коронации Реортан пропал. Просто исчез, не оставив никаких следов. Его супруга, не перенеся потери мужа, скончалась меньше, чем через дюжину дней. На попечении Яноса остался их тринадцатилетний сын Илле, уже почти сменивший детский пух на перья. Талантливый, добрый и бойкий мальчик. Как бы хотелось, чтобы у него было хорошее будущее. Чтобы оно вообще было.
Казалось, из обитателей Последнего Приюта он один воспринимает дядю, как обычное живое существо, которое может заболеть, устать, имеет право быть печальным, растерянным или злым. Все остальные непременно ждали от Великого Вождя решений, указаний, опеки, защиты… Иногда Янос начинал думать, что они скоро будут не в состоянии справить естественную нужду без его подсказки.
Что сделало их такими? Неужели война с алден так надломила волю народа? Неужели грозящее вымирание заставило их сложить крылья? Ведь можно же бороться и дальше! Но они предпочитали умирать. Угасали, когда теряли супругов, когда по какой-то причине ломали крылья. Безвозвратно канули в прошлое большие семьи, многие пары просто не могли иметь детей по непонятным причинам. Целители разводили руками, да и сам Янос не мог выявить этих причин. Все, чего он хотел — это покой. И спокойная жизнь для единственного оставшегося в живых родного существа. Но… ни того, ни другого.