Китайская гувернантка

“Заткнись”, - сказал он, не оборачиваясь. “Я только смотрю. Заказ, должно быть, пришел из Южной Африки через одну из цветочных служб, я полагаю. В этом недостаток подобных вещей. Невозможно сказать, что ты получаешь за свои деньги ”

“О чем ты говоришь?” - требовательно спросила она. “Это прекрасно. Должно быть, это стоило я не знаю сколько!”

“Я знаю. Это то, что я говорю. Там — где бы это ни было — цветы, вероятно, дороги в это время года. Здесь поздней весной они ничего не стоят. Я не думаю, что кто-то, каким бы вонючим богачом он ни был, намеревался послать на похороны прислуги венок, который монарх возлагает на военный мемориал.”

Няня Брум фыркнула.

“Неудивительно, что никто ничего не мог с тобой сделать”, - заметила она без враждебности. “Твое озорство прямо в тебе. Мисс Саксон не была прислугой, и если бы она была, тем больше причин, по которым у нее должен быть красивый венок, даже если его доставили так поздно, что он не попал в катафалк. Жаль, что ты не был у меня маленьким мальчиком. Я бы напугала тебя некоторой заурядностью, мой мальчик. Мисс Саксон была гувернанткой и очень умной женщиной с отличным чувством юмора”.

“Откуда ты знаешь?”

Миссис Брум заставила его замолчать. “Ну, раньше она смеялась надо мной”, - сказала она и казалась такой довольной этим, что сказать было нечего.

Тоберман резко развернулся на каблуках и увидел Тимоти, стоящего в дверном проеме. Он постоял мгновение, рассматривая покрытое шрамами лицо, его глаза, удивительно проницательные и веселые, но прямого комментария не сделал.

Вместо этого он вернулся к цветам: “У нас удивительно богатые гости”, - заметил он. “Вот как провожают прислугу. Как это нравится молодому хозяину?”

Это была небрежная усмешка, очевидно, одна из давних. За этим скрывалась ненависть, но тихого, хронического характера, ничего нового или чрезмерно опасного, и он был ошеломлен вспышкой изумленного недоверия, промелькнувшей на изуродованном лице молодого человека. Тоберман был сбит с толку. “В чем дело?” он требовательно спросил.

“Ничего”. Глаза Тимоти дрогнули и встретились со взглядом миссис Брум. Она наблюдала за ним, как кошка-мать, отмечая признаки шока, но не совсем понимая их. Она открыла рот, чтобы заговорить, но он предостерегающе покачал головой, и она снова закрыла его, не издав ни звука.

“Ты выглядишь как потерянная душа”, - сказал Тоберман. “Где ты была?”

Тим отвернулся. “Я пошел домой пешком”, - коротко сказал он. “Я устал”.

Няня Брум больше не могла этого выносить.

“Спуститесь на кухню, мистер Тим”, - сказала она. “Я хочу поговорить с тобой”, - и когда ее взгляд встретился с его собственным, она одними губами произнесла слово “Джулия”, давая ему подсказку, как она делала давным-давно, когда нужно было рассказать секрет в компании, а он был маленьким мальчиком.

Отчаяние промелькнуло на юном лице, и он резко отвернулся.

“Не сейчас, Нэн”, - сказал он, глядя на Тобермана, который нашел карточку, которую искал среди лилий, и теперь переписывал ее детали в блокнот. Он делал это с той бесцеремонностью, которая так часто остается незамеченной, потому что люди не могут заставить себя поверить собственным глазам. Когда шаги на лестничной площадке наверху застали его врасплох, он сунул книгу в карман и похлопал по обложке, возвращая ее на место.

“Мы говорили, как здесь красиво”, - вежливо заметил он, взглянув на лестничную клетку. Миссис Джеральдин Телфер, гостившая у Киннитов племянница, спускалась вниз, двигаясь тихо и плавно, как и все остальное. Это была изысканно выглядящая женщина под тридцать, приятно бледная, с выцветшими волосами цвета старого золота и светло-голубыми глазами, излучавшая властность и тот особый оттенок легкой аскетичности, который так часто ассоциируется с деньгами. На ней был элегантный костюм из серого джерси, а то, как жакет сидел на плечах, и ее умение расправлять манжеты так ярко подтверждали ее родство с Юстасом и Элисон, что остальным стало немного не по себе. Ее метод обращения с Тоберманом также был поразительно знакомым. Она смеялась над его выходками со смесью сожаления и терпимости, как если бы он был слегка оскорбительным домашним питомцем.

“Запах лилий довольно сильный”, - сказала она. “Им полон дом наверху. Есть ли место, куда можно отнести венок, миссис Брум? Жаль, что оно пришло так поздно. Может быть, его можно было бы отправить в могилу утром?”

“Я собиралась сама отнести это, первым делом”. В своем стремлении оставаться в центре внимания миссис Брум заговорила под влиянием момента, и всем было очевидно, что до этого момента такая идея никогда не приходила ей в голову. “В такси”, - добавила она после максимально короткой паузы.

“Возможно, и так”, - серьезно согласилась миссис Телфер. “Возможно, тебе не разрешат взять это в автобусе, но ты могла бы попробовать. В любом случае, это очень мило с твоей стороны, и я уверена, что она бы оценила это. Ты ей очень понравился, не так ли?”

“Ну, я так думаю, она достаточно со мной поговорила!” Няня Брум ‘отдавала все, что у нее было’ в инстинктивной манере самосохранения, которая не имела ничего общего с разумом. Трюк Киннита, заключающийся в том, чтобы заставить людей чувствовать себя немного неполноценными, не намереваясь и не замечая, что это было сделано, никогда не был продемонстрирован более четко.

Тоберман продолжал болтать в решительной, но почтительной манере.

“Мы подумали, что цветы, должно быть, были заказаны из-за границы по телеграфу”, - говорил он с легким любопытным смешком. “Весь венок очень пышный — очень величественный. На открытке написано только ‘С любовью, дорогая, от Эльзы’, но есть номер почтового ящика, который предполагает либо адрес почтового ящика, как в Южной Африке, либо рекомендацию флориста.”

Джеральдин Телфер одарила его взглядом широко раскрытых глаз, который мог бы принадлежать Элисон Киннит, и с улыбкой покачала головой.

“Я полагаю, это, должно быть, от семьи, в которой она жила до того, как пришла ко мне”, - сказала она, давая понять, что потакает ему. “Я уведомила ее домой, и они, должно быть, рассказали им. Я помню, это были Ван дер Граффы. Как мило с их стороны. Они хорошие люди. Тебе не кажется, что его размер немного показной, не так ли, Бэзил?”

“Не смейся надо мной”, - запротестовал он. “Я просто впечатлен, вот и все. Мне нравится роскошь. Это редкость. Кстати, эта фамилия — Ван дер Графф — она как-то связана с людьми из Слоновой кости?”

“Боюсь, я просто не знаю”.

“Ах!” - он предостерегающе поднял к ней руку. “Никакого порочного снобизма. Торговля в моде. Собственно говоря, я как раз собирался поговорить с вами об этом.” Он повернулся к миссис Брум и передал венок ей в руки, почти прикрыв ее.

“Сбегай с этим в судомойню, Бруми. Кстати, я не останусь здесь на ночь, потому что мне нужно успеть на поздний самолет в Ниццу, но я вернусь завтра довольно поздно и хотела бы остаться тогда. Комната, я полагаю, готова, так что вам не придется беспокоиться обо мне ”. Это было простое увольнение, и миссис Брум ушла, но не побежденная.