«Книга Всезнания»

— Мне всё равно. Но нож я потом заберу.

— Ага!

Тсуна вскочил и со всех ног кинулся обратно в лес. Счастливая улыбка застыла на его губах, и даже боль, разливавшаяся по правой скуле тупой ноющей волной, не могла испортить его настроение. Лия летела рядом и раздосадовано смотрела на наливавшийся на лице хозяина синяк, а где-то вдалеке вдруг послышался голос Хаято, звавшего босса. Тсуна тут же отозвался и кинулся к «Правой руке», а хруст веток вторил звуку его шагов, скрадываемых опавшей листвой и хвоей. Горный воздух, чистый и прохладный, ласково царапал кожу, разрывая легкие отсутствием привычных для города примесей, и кровь, медленно насыщаясь чистым кислородом, стучала в висках, планомерно вызывая к жизни головную боль. Но пока городские жители, решившие приобщиться к природе, этого не замечали: у них были проблемы поважнее…

— Джудайме, Вы его нашли? — вопрос, волновавший всех, сорвался с губ курильщика, как только он увидел явно довольного жизнью Саваду. Но стоило лишь тому приблизиться, Гокудерой был замечен и наливавшийся кровью синяк, резко контрастировавший с загорелой, частенько бывавшей исцарапанной, но всё же редко получавшей украшения цвета баклажана кожей.

— Джудайме! Это Мукуро сделал?! Где он?! Я его подорву! Да как он…

— Спокойно, Гокудера, — подбежав к другу и пытаясь отдышаться, перебил его Тсуна. Опершись руками о колени и согнувшись в три погибели, он поспешил пояснить: — Я сам нарвался. Сказал ему кое-что очень неприятное… Так что сам виноват.

— Джудайме, почему Вы не сражались с ним? Почему не стали защищаться? — правильно предположив, что босс не захотел бы давать сдачи за «заслуженный» удар, возмутился Хаято, начиная нервно переминаться с ноги на ногу и явно жалея о том, что рядом нет динамита.

— Ну, я же сам нарвался, — смущенно улыбнувшись, ответил Савада, глядя на друга снизу вверх. — Да и потом, я ведь с ним всё же договорился: он отдаст мне нож на час, но я должен буду сам сделать нам всем фляжки. Правда, я не умею, так что не мог бы ты меня научить?

— Молодец, Тсунаёши, — прокомментировала Лия, стоя за Хозяином. — Быстро учишься! Манипулируешь другом, чтобы тот не отправился воздавать «Ананасовой Фее» по заслугам!

«Какая еще Фея? — мысленно озадачился Тсуна, а поняв, о ком речь, чуть не рассмеялся. — Ничего себе кличка! При Мукуро бы такого не ляпнуть… Но почему она опять говорит, что я манипулирую людьми? Это ведь не так! Я просто не хочу, чтобы друзья сражались…»

— Конечно, я помогу! — тем временем говорил Гокудера, немного успокоившийся. — Но с какой стати мы должны возвращать этому гаду нож? Он ударил Вас, да еще и наверняка попросил за нож что-то взамен! Так почему мы должны его возвращать?!

— Потому что я ему это пообещал, — глядя на друга широко распахнутыми, наивными, по-детски чистыми глазами, ответил Тсуна. Он выпрямился, перевел дух и, потянувшись, добавил: — Да и вообще, Мукуро не такой уж и гад — он просто никому не доверяет и боится, что мы его оставим без ножа, если он нам его отдаст. Не хочу, чтобы он так думал, но его не изменить, так что надо просто попытаться принять его таким, какой он есть.

— Добряк, — фыркнула Страж.

— Вы слишком добрый, Джудайме, — проворчал Хаято и по привычке полез в карман за сигаретами, но тех в наличии не оказалось, и парень, поморщившись, тяжело вдохнул.

— Вот видишь? Даже твоя «Правая рука» со мной согласна! — покивав с видом ученого, нашедшего доказательство теоремы Пуанкаре, прокомментировала Лия.

— А что в этом плохого? — озадачился будущий босс мафии, обращая свой вопрос сразу двоим.

— Ничего, просто всякие… нехорошие люди этим пользуются! — проворчал Хаято.

— А мальчик-то о жизни имеет куда более реальное представление, чем мой ненаглядный Хозяин Книги! — заломив руки, наигранно умилилась Лия. — Либо ты, либо тебя — выживает сильнейший. Это закон жизни. А добряки умирают первыми, потому как не хотят причинять другим боль.

— Ну не знаю, если кто-то решит мне сделать гадость, я буду с ним сражаться, — призадумался Савада, глядя в небо. — Но пока люди не делают мне ничего очень уж плохого, зачем мне их подозревать в чем-то нехорошем и делать им пакости?

— Вывернул всё с ног на голову, — рассмеялась Лия. — Ритор!

— Никто и не говорит, что надо гадости делать! — возмутился парень, обычно успокаивавший нервы курением, а ныне вынужденный теребить для этого край белой рубашки с короткими рукавами. — Но Вы ведь не ответили ударом на удар, да и нож ему вернете, хотя он потом может нам его снова не дать… Вы о других заботитесь больше, чем о себе, Джудайме… Это хорошо, это здорово, но Вы же себя совсем не цените…

Парень явно смутился: читать нотации боссу он не любил, но еще больше не любил, когда тот подставлялся ради других под удар, если ситуация этого не сильно требовала, а потому сейчас был вынужден попытаться донести свою точку зрения до друга. И это заставляло его нервничать еще больше.

— Но ты ведь тоже обо мне заботишься больше, чем о себе, — смущенно улыбнулся Тсуна. — И Ямамото, и старший брат… Мы, наверное, все такие, но это же хорошо — друзья всегда могут на нас положиться. Или что-то вроде того…

Смущенный румянец залил щеки будущего главы мировой мафии, а сам он уставился на землю, но продолжить разговор парням не удалось: к ним подбежали мечник и боксер — единственный, кто мог не бояться замерзнуть ночью, потому как, в отличие от друзей, щеголявших с короткими рукавами, надел любимый бордовый спортивный костюм. Гокудера, начавший было говорить, что его забота о Джудайме естественна, вынужден был замолчать, и после выяснения причин возникновения на лице босса явно лишнего нестильного фиолетового «украшения», парни дружно отправились к зарослям бамбука. Гокудера давал ценные советы о том, как сделать флягу, Ямамото болтал с Рёхеем о транслировавшемся прошлым вечером турнире по сумо, а Лия, плывя за парнями, оценивающе смотрела в спину Хозяину и поджимала губы. Периодически она хмурилась, но затем встряхивалась, словно отгоняя прочь дурные мысли, и снова впадала в раздумья. Вот только Тсуна этого не замечал.

Мукуро обнаружился на том самом месте, где его оставил Тсунаёши — он почти закончил работу с флягой и сейчас доделывал крышку. Конечно же, курильщик не преминул высказаться по поводу синяка босса, но Тсуна прервал назревающий конфликт, призвав друзей к миру и спокойствию, а иллюзионист, мрачно посмотрев на Гокудеру, съязвил:

— Видишь, даже сам Савада осознает, что ударили его заслуженно. Так что придержи язык, или, может, мне рассказать, за что твой любимый босс был награжден синяком? Тогда твоя вера в его непогрешимость может и пошатнуться.

— Джудайме не мог сказать ничего ужасного! — убежденно ответил Хаято, и в серых глазах застыла такая уверенность, что Тсуне отчего-то стало стыдно и… больно. Потому что он не оправдывал ожиданий друга.

— Ку-фу-фу, какая наивность!

— Гокудера, я правда обидел Мукуро. Но надеюсь, этого не повторится, — расстроенно произнес Савада, глядя в землю. Иллюзионист же, завершив работу над флягой, невесело рассмеялся и, воткнув нож в землю, бросил:

— Хорошо хоть сам понимаешь, что сказал глупость. Но не обольщайся, ты меня не обидел — скорее, разозлил. Нож можешь взять на час, как я и сказал. Я вернусь за ним, так что пользуйся, но помни, что обещал не давать его своим «друзьям». Я тебе не верю, Савада, так что можешь попытаться доказать мне, как я неправ.