Колыбель в клюве аиста

– Какого выпуска?

– Нынешнего.

– И сразу мэнээс, - произнес шеф, не то удивляясь, не то радуясь,- живете хорошо.

– Поскромнее мест в штатном расписании не оказалось - в некотором роде аванс, - объяснил, улыбаясь, руководитель лаборатории.

– Чем занят?
– посмотрел на меня шеф взглядом Зевса-громовержца.

– Ничем, - ответил за меня руководитель.
– Пока ничем - пусть приглядится...

– Но это уже не "ничем", а "чем-то", - молвил шеф.
– Не засиживайтесь. Засиживаться в чистилище нехорошо, да и накладно - смелей к жаровням и котлам ада!

В наставлениях, в этих "смелей к жаровням и котлам!" и "... не бросайтесь изобретать вечный двигатель!.." ощущалось различие в натуре этих людей. Мой руководитель любил шутить, но в шутках его часто угадывались намек и адрес. Шефу же, казалось, юмор был противопоказан. В тех случаях, когда он все же шутил, на лице его, у уголков рта, появлялось подобие улыбки, хотя глаза при этом оставались холодными.

Меня, признаться, покоробили слова руководителя обо мне: я ничем не занимался?! На протяжении полугода я только и делал то, что "пахал" от звонка до звонка; копировал, делал выписки, возился днями, неделями с микроскопом, составлял таблицы и графики, занимался библиографией, бегал в мастерские и другие лаборатории за результатами анализов, в подвалах института занимался с коллекциями образцов горных пород и минералов, ворочая тяжелыми ящиками, часто в пожарном порядке до полуночи приходилось корпеть над каким-нибудь заданием... А работа по программе кандидатского минимума! Подготовка к ежесубботним пятиминуткам!

Услышав об "аде", я машинально, по-глупому вставил что-то о рае.

– Этого не будет!
– отрезал шеф.
– О рае забудьте, - он повернулся к руководителю лаборатории, давая понять, что тема о потустороннем, нематериальном, исчерпана.

– Уловил, на что намекал шеф, говоря о котлах ада?
– интересовались коллеги.
– В своей концепции он решающую роль отводит глубинным процессам. В основном литосферны, под воздействием радиоактивного тепла все плавится, вызывая движение земной коры: поднятие и опускание таким образом определяются демоническими силами адских жаровен...

Хотел шеф того или нет, наставления его содержали и другой смысл. В первые же месяцы моей работы на одном из заседаний предварительно обсуждались две кандидатские диссертации. Страсти бушевали допоздна. Итого? Одна диссертация начисто отвергнута (в памяти - соискатель, немолодой мужчина, тщетно пытающийся скрыть потрясение); вторую предложено существенно доработать - счастливчик-диссертант не скрывал удовлетворения, улыбался. Было отчего: человек "живым" вышел из котла "проблемки"...

Об улыбке...

Однажды я увидел шефа по-настоящему улыбающимся. Речь зашла о снаряжении экспедиционного отряда для внеплановых срочных исследований. Такие отряды, окрещенные "десантами", действительно напоминали десант: снаряжалась экспедиция из-за необходимости проверить какое-либо спорное звено в концепции, направлялась она в "горячую точку" - территорию, где особенно остро сталкивались интересы противостоящих школ: в отряд подбирались ребята из контролируемых шефом лабораторий, с отрядом выезжал сам шеф, что подчеркивало неординарность предприятия. Такие вылазки всегда увязывались с всеохватной темой нашей "проблемки"... Так вот, в хорошее настроение шефа привело упоминание о десанте.

– Десант? Это что за зверь?
– хмуро поинтересовался он.

Завлаб наклонился к нему, что-то сказал, и тогда шеф, не в силах скрыть удовлетворение, вскинул голову с тяжелым подбородком, улыбнулся широко, гордо...

– Десант, - потряс он головой, продолжая улыбаться, - горазда голь на выдумки...

И в огромной комнате, заставленной книгами, рукописями, чертежами, картами, биноклями, микроскопами, обрывками бумаг, образцами горных пород, минералов, колбами и еще какими-то склянками - так вот, по огромной комнате будто прокатилось безмолвным эхом: десант, десант, десант. В лаборатории, где все подчинено идеям шефа, где противоречащему его концепциям наложено табу, - в этом действительно адовом котле геологических страстей работалось нелегко. При желании можно было подобрать службу и поспокойнее, но представься выбор, я, не задумываясь, отдал бы тогда предпочтение "проблемке"...

В одном десанте привелось участвовать и мне: был он высажен на стыке двух грандиозных геологических систем. Как негр, таскал в рюкзаках камни, занимался их систематикой, делал зарисовки горных выработок, готовил образцы к анализам.

Но какие маршруты! Что за дивные места! Многое посчастливилось видеть впервые. Впервые увидел тайгу - сознание, что это не просто лес, а нечто огромное, первозданное, тебя одновременно волнует и давит. Меня не покидало желание поскорее выбраться, я жаждал поскорее выйти на открытое место - неважно куда - на поляну или поле, холм или гору.

И по-настоящему плутал с товарищами по тайге... Решил сократить путь до лагеря, казалось, напрямик, напропалую, и вместо одного дня протопали все три - ночевали под открытым небом, дождичек перешел в холодную крупу, смеркалось, а впереди стоял долгий незнакомый перевал... Впервые я пережил разлуку с Лидой, писал ей почти ежедневно, письма в ожидании оказии пачками носил в полевой сумке. Чего только не писал! В одном из писем удалось переслать фотографию: с товарищем стою у отметки "Центр Азии"; в том же конверте - вырезка из местной газеты о культуре питания. Статья, написанная всерьез, без тени юмора предлагала такой режим питания: утром есть умеренно, в обед - дабы не потерять рабочую форму - не наедаться и ужинать, разумеется, не перегружая желудок перед сном. Нас позабавили рекомендации, но Лида, прочитав приписку, разумеется, шутливую, о нашем стремлении строго блюсти означенные пункты, ужаснулась...

Впервые, после долгой разлуки - три месяца!
– возвращался домой. У входа в метро - оставалось рукой подать до дома - не утерпел, звякнул из автомата, перешел на крик:

– Лида! Лида! Это я! Я! Я...

Можно подумать, что вернулся я по меньшей мере с места боевых действий - перед ней возник тонкий, как свечка, субъект в давно не стиранной робе, с обшелушенным носом и с нелепым подобием бороды на лице.

Незаметно после возвращения из экспедиции метаморфозовались традиции в маленькой нашей семье: с треском, штукатуркой во время землетрясения, рассыпалось придуманное; Лида незаметно вошла в роль хозяйки, и однажды, когда у порога дверей я увидел ее, нагруженную сумкой со снедью - глаза ее излучали удовлетворение, - во мне эдаким маленьким грязевым вулканом (в геологии известны такого рода вулканы) проснулся феодальщик, я, честно говоря, не очень огорчился естественному размежеванию житейских обязанностей - высвобожденное время как нельзя пришлось кстати: отныне я мог с большим усердием заниматься наукой.

4

Ну, а теперь - о вечере на зимней даче. Мы сидели у натопленной печи. Розовела на глазах, раскалялась плита, Я читал свой рассказ. Читал, посмеиваясь над собой. Лида призвала к серьезности - я подчинился, но слова, фразы то и дело бросали в жар, я спотыкался, обжигался: "... До конца дня далеко, но сумрачно, глухо, вороха озябших листьев на аллеях". Далее в том же духе.

Потом мы разглядывали игру бликов вокруг дверцы плиты. Тут и случилось... Лида положила ладонь моей руки себе на грудь, сместила немного вниз, прижала слегка. Не сразу до сознания дошел смысл происшедшего, не сразу я ощутил слабые "тук... тук... тук..." - будто то позывные шли издалека, из неведомого мира: точка... точка... тире... казалось, существо, пытавшееся сладить связь, находилось рядом и одновременно далеко. Я с трудом сдерживал ликование:

– У нас будет ребенок? Ты не рада? К дьяволу страхи: у нас все будет в ажуре, - говорил я, не совсем понимая.

Говорил, не догадываясь о приближении бури...

Я был командирован на недельку в Свердловск. В фонды тамошнего геологического управления. Вернувшись, застал на столе записку, в ней Лида оповещала о смерти отца. Телеграмма прибыла три дня тому назад - Лида в тот же день помчалась в аэропорт. Стало быть, было не поздно, и, последуй я за ней сразу по приезде из командировки, не исключено, многое сложилось бы иначе. Не могу простить себе колебания, породившие нечто похожее на равнодушие...