Корни ненависти

– В твоей теории есть несколько лакун. Это все равно преступление в запертой комнате. Не забывай: квартира была закрыта изнутри, окна тоже. За годы работы я всякое повидала, но до сих пор не понимаю, как можно было так жестоко поступить с двумя девочками.

– Нет, не с двумя девочками – с двумя мешками, – заметил я.

– Не оправдывай его. Обе сестры в момент похищения были живы.

– Верно. И все-таки я настаиваю, что использование мешков говорит о способности убийцы к состраданию. Он не хотел думать, что лишает жизни двух девочек, поэтому завернул их в мешки.

– К чему ты клонишь?

– Он испытывает сочувствие, следовательно, он не психопат. Убийство нужно ему для достижения определенной цели. Для него цель оправдывает средства. Таков план. Речи об удовольствии не идет.

Она нахмурилась.

– Это хорошо или плохо?

– Плохо, и даже очень, – сказал я. – Он уже приступил к выполнению плана.

Альбу мои слова не обрадовали. Кого угодно встревожила бы мысль о новых чудовищных убийствах, совершенных средневековыми методами вроде отравления шпанской мушкой или замуровывания.

Однако мыслями Альба явно находилась где-то еще.

– Альба, в чем дело? Рано или поздно нам придется поговорить. Ты в последнее время какая-то отстраненная. У меня такое чувство, что я снова живу один.

Скрестив руки на груди, она посмотрела на памятник Битве при Витории.

– Я подумываю вернуться в Лагуардию, чтобы помогать маме.

– Когда ее выпишут?

– Да. Она не сможет управлять отелем в одиночку, а для пяти семей ее сотрудников важно, чтобы мы не закрылись. В силу возраста маме скоро придется отойти от дел, а оставить отель не на кого. Кроме разве что меня. Я с детства занималась бронированием и оформлением документов, поэтому легко со всем справлюсь, когда она выйдет на пенсию.

– Погоди… То есть мы говорим не о том, что ты съездишь в Лагуардию на несколько дней, когда Ньевес выпишут из больницы, так? Что ты пытаешься мне сказать?

Альба глубоко вздохнула и посмотрела мне прямо в глаза.

– Не знаю, хочу ли я и дальше здесь работать, Унаи. Хочу ли оставаться заместителем комиссара, изо дня в день видеть трагедии и уродливую изнанку человечества. После рождения Дебы я смотрю на вещи по-другому. У меня только одна жизнь, и у нее тоже: одна жизнь, один отец и одна мать. Ты всегда на линии огня, тебя знает вся Витория. Деба – дочь Кракена, или того хуже… – Она замолчала.

– Хуже? – повторил я. – Что ты имеешь в виду? Я за тобой не поспеваю. О чем именно идет речь? О профессиональном кризисе или о будущем Дебы? Ты намерена попросить о переводе в полицейский участок Лагуардии? Там ты уже не будешь заместителем комиссара. Никто лучше тебя не знает, как трудно было пробить чертов стеклянный потолок. В подразделении ты живая легенда, самая молодая женщина, получившая эту должность. Тебя все уважают. А теперь ты говоришь о том, чтобы взять отпуск на неопределенный срок и помогать матери управлять отелем?

– Именно. Я хочу снова жить среди гор, в более размеренном темпе. Приходить домой на ужин не в брызгах крови. Закрывать глаза и не видеть гниющий труп девочки-подростка. Моя мать с каждым днем все сильнее во мне нуждается. Мы с ней очень сблизились, и я хочу провести эти годы вместе. Хочу, чтобы Деба выросла рядом с ней и со своим прадедом. Если мы переедем в Лагуардию, то будем ближе к Вильяверде. Ты знаешь, что Деба и твой дедушка неразлучны. Она придаст их жизни новый смысл.

– А что насчет ее отца? Разве Деба не должна расти с отцом? Какое место отведено мне?

Альба по-прежнему сидела на полу, я же в какой-то момент разговора поднялся на ноги. В какой-то момент повысил голос – потому что появилась Деба в своей мышиной пижаме и с широко распахнутыми глазенками.

– Можно мне спать с вами? – спросила она заплетающимся языком.

– Конечно, малышка. Папа уже собирался в постель, – сказал я. – Альба, завтра в шесть я пойду на пробежку. Увидимся на работе. – Я поцеловал ее в губы, и она легонько ответила тем же. Потом подхватил дочку за талию и понес в нашу спальню, словно маленький подарок.

В плохие дни я находил утешение, наблюдая за спящей Дебой. Видимо, в прошлой жизни я сделал что-то очень хорошее, раз теперь имел возможность держать на руках такое сокровище. Быстрый ритм ее крошечного сердечка дарил необходимое тепло.

Но в тот вечер моей дочери тоже не спалось.

– Папа, а двайцать два – это много? – прошептала она.

– Смотря двадцать два чего. Двадцать два объятия – мало. По утрам я обнимаю тебя гораздо больше. Двадцать два жареных каштана – много. Помнишь, что произошло, когда ты съела целый кулек?

– Двайцать два покойника, – сказала Деба.

Эти слова, произнесенные тонким голоском моей дочери, произвели на меня ошеломляющий эффект. Я похолодел.

– Каких еще двадцать два покойника, дочка?

– Я услышала это в садике, когда делала пи-пи в туалете. Один взьослый сказал, что у моего отца за спиной двайцать два покойника. Можно их увидеть?

Черт. Вот что имела в виду Альба… Вот в чем причина. Для некоторых Деба была дочерью Кракена. Другие же видели в ней дочь того, кто убил двадцать два человека.

– Меня раскрыли! Как они узнали? – беззаботно ответил я.

– Что узнали, папа?

– О моем костюме на Хэллоуин. Я собирался стать охотником на зомби и носить на спине мешок с двадцатью двумя куклами-зомби… Но это секрет. Как они узнали?

– Папа, от людей из магазина костюмов.

– Точно! От них. Больше туда не пойдем, Деба, – сказал я, поглаживая ее мягкие светлые волосы, отчего дочка обычно засыпала за считаные минуты.

– Нет, не пойдем, папа… – пробормотала она и вскоре задышала ровнее.

В дверях, скрестив руки на груди, нас уже некоторое время слушала Альба. Слова были излишни.

Почти три года назад мы с Альбой дали обещание, которое объединило нас против всего мира: всегда придерживаться одной версии, без расхождений. Единым фронтом. Только это могло уберечь Дебу от гибельного влияния извне.

14. Эррерия Унаи

Сентябрь 2019 года

Ночь выдалась тяжелая. Я любил их обеих, и никого дороже у меня в жизни не было. Но речь, как я уже начал догадываться, шла не о том, что Альбе нужно отдохнуть несколько дней в деревне.