Корни ненависти

У него на лице отросла щетина, хотя накануне он был гладко выбрит. И голос… Этот тихий голос извинялся за то, что существует, за то, что занимает пространство. Я мог бы поклясться, что уловил в его глазах безмолвный крик, нечто вроде: «Не оставляй меня здесь одного!»

Я до сих пор не уверен, что было в этих светлых испуганных глазах: мольба о помощи или предупреждение держаться подальше. До сих пор себя спрашиваю.

По пути к машине меня не покидало ощущение, что обитатель башни наблюдает за мной из своего укрытия. Сев за руль, я набрал номер напарницы.

– Эсти, ты уже пришла в себя?

– По-твоему, я первый раз напиваюсь? Я в больнице с Ньевес и твоим дедушкой. Ей лучше. Она спрашивала о тебе.

– Скоро приеду. Можешь выйти из палаты? Есть рабочий разговор.

Я услышал звук закрывающейся двери и учащенное, как всегда, дыхание Эстибалис, пока она шла по коридору.

– Ладно, теперь я одна… Где тебя носит весь день? Ты не отвечаешь на мои звонки. Нашел что-нибудь интересное?

– Вроде того. Я был с Альваром в его башне. Но сначала расскажи, что ты узнала вчера вечером. Он принимал какие-либо наркотики?

– Насколько мне известно, нет. Я ни на секунду не выпускала его из виду, за исключением тех раз, когда он ходил в туалет. И знакомых у него в Витории, похоже, нет, он не привык гулять по городу ночью.

– Он пил?

– Пару бокалов вина. Больше ради моего удовольствия, чем по привычке.

– Всего пару?

– Всего пару, – заверила Эсти.

– Как по-твоему, он любит выпить?

– Я бы сказала, что нет. Он выпил много воды и несколько раз ходил отлить. Думаю, он стремился все контролировать, хотя и не отказывался, когда я предлагала купить ему выпивку. Но я не видела его пьяным, он был в трезвом уме. Постоянно начеку, ничего не упускал из виду.

– Просто чтобы внести ясность: мы по-прежнему говорим о работе? Ты выманила его из зоны комфорта, чтобы узнать, не замешан ли он в убийстве? Или это твоя личная жизнь, и я не должен вмешиваться?

– А ты разве не этим занят?

– Играть роль старшего брата? Ни за что. Ты в состоянии о себе позаботиться, и я не собираюсь подвергать сомнению твои вкусы. Я понимаю, что он…

– Харизматичный?

– Он король харизмы, но дело не только в этом. Он красивый, обаятельный…

– Может, забронировать вам двоим номер в отеле? – перебила Эсти.

– Не глупи. Я имею в виду, что понял бы, если б ты на него запала.

– Я этого не говорила.

– Да, не говорила.

– Ты расскажешь Альбе? – спросила она.

– Как подруга, она тебя поняла бы; как начальник… боюсь, Альба сочтет это непрофессионализмом с твоей стороны. Мы ведем расследование. К тому же я не хочу обременять Альбу новыми заботами. Происшествие с Ньевес выбило ее из колеи, не говоря уже о всей этой истории.

– Значит, ты пока сохранишь мою тайну?

– Даже если придется соврать шефу, жене и матери моего ребенка?

– Да, – решительно сказала Эсти, хотя в ее голосе я уловил нотку вины. Знакомое чувство.

– Ты знаешь ответ: разумеется. Только ради тебя. Ради всех остальных я не стал бы лгать Альбе, мне от этого не по себе. Так что не бери в привычку.

– Ты до сих пор не сказал, зачем ездил в башню.

– Чтобы закончить начатое и еще разок взглянуть на Альвара в его среде обитания после того, как ты его оттуда вытащила. И знаешь что? Сегодня он ничего не помнит. До такой степени, что даже меня не узнал.

– То есть как? – не поверила Эсти.

– Он был не в сутане. Выглядел помятым. Темные круги под глазами, вчерашняя щетина, усталый вид. Готов поклясться, он думал, что провел бессонную ночь в башне. И похоже, существование романа его озадачило. Он не помнил, что я вчера оставил книгу. Однако не хотел с ней расставаться, смотрел на нее, как на реликвию. Мне даже стало немного его жаль. Когда я сообщил ему о погибших, он очень расстроился. Но вот что любопытно: даже не поинтересовался именами жертв. Я бы сказал, что больше всего его потрясло известие о девочках. И кстати, мы имеем дело с гением. У Альвара есть ученые степени в области права, истории, экономики и… психиатрии. По его словам, он изучал все это на благо семейного наследия.

– Погоди, Кракен, давай помедленнее, я сегодня плохо соображаю. Хочешь сказать, у нашего подозреваемого амнезия?

– Понятия не имею, Эсти. Понятия не имею.

15. Канун Дня святой Агаты [36] Дьяго Вела

Зима, 1192 год от Рождества Христова

Миновав Северные ворота, я направился прямиком к одному из старейших домов на Руа-де-лас-Пескадериас.

Уже начало темнеть, и на заснеженных мощеных улочках царило оживление. Молодые девушки, подоткнув подолы юбок, спешили в птичники собрать яйца и бережно укладывали их в корзины. Холостые парни, еще более взволнованные в предвкушении праздника, посмеивались, репетируя песни [37] , и стучали по булыжнику макилами [38] из орехового дерева, словно принесенные из леса палки добавляли им смелости для предстоящей церемонии.

36

Святая Агата – одна из наиболее известных и почитаемых раннехристианских святых. В Стране Басков считается покровительницей холостых людей. День святой Агаты отмечают 5 февраля.

37

Согласно традиции, вечером накануне Дня святой Агаты группы молодых людей ходили от дома к дому, распевая серенады с прославлением святой и пожеланиями благополучия хозяевам.

38

Макила – традиционная баскская трость с металлическим наконечником.

На мой стук в парадную дверь никто не ответил. Не дождавшись приглашения, я толкнул старую, обитую гвоздями дверь и свистнул. Хозяйка наверняка уже узнала меня по шагам: я не раз поднимался к ней прежде. Потопав ногами, чтобы стряхнуть снег, вошел в дом.

В полумраке лестницы таились тени, и моя рука вновь непроизвольно скользнула к кинжалу на поясе – безотчетный жест, сохранившийся со времен военной службы.

Я нашел ее наверху. Старуха сидела возле окна и наблюдала за праздничной толчеей на улице. При виде меня беззубый рот изогнулся в улыбке.

– Бабушка Лусия…

– Дьяго, мальчик мой, – проговорила она слабым голосом.

За последние две зимы бабушка заметно постарела. Мне хотелось верить, что время над ней не властно, только это было не так. Я помнил ее седые волосы и поредевшие зубы; теперь же она стала терять и волосы, и остатки зубов, как ореховое дерево теряет листву с наступлением заморозков. Спина у бабушки сгорбилась еще сильнее, вынуждая ее держать голову почти на уровне живота.

Все ее имущество состояло из узкой кровати и сундука, где она хранила скудное приданое – летнюю нижнюю юбку да пару сандалий на случай, если захочется выйти на улицу. В углу у окна располагалась изящная прялка, сделанная краснодеревщиком Лупо.

Я подошел к пустому табурету, который бабушка Лусия всегда ставила подле себя.

Местные жители навещали ее почти каждый день. Они приносили яблоки и репу, делились своими заботами, неурядицами и грехами, о которых не говорили даже на исповеди. А она терпеливо и сочувственно слушала. Люди знали, что за свою полуторавековую жизнь бабушка Лусия повидала слишком многое, чтобы кого-то осуждать или упрекать.

– Гектор передал тебе каштаны. Поджарю их, пока мы сидим.

Разровняв тлеющие угли кочергой, я вынул из-за пояса кинжал и стал протыкать каштаны, прежде чем положить их в очаг.