Корни ненависти

– Я до последнего не верила, что ты умер, – радостно сообщила бабушка, крепко сжимая мои ладони в своих усеянных старческими пятнами руках.

– Как же приятно вновь оказаться в тепле! – заметил я, усаживаясь рядом с ней.

На самом деле Лусия не приходилась мне бабушкой, просто за долгие годы все жители Вильи-де-Сусо привыкли считать ее таковой.

– Мне кажется, или я чую запах жареных свиных шкварок? – внезапно спросила она тоном маленькой девочки.

Я инстинктивно поднял голову и принюхался. С улицы плыл сладковатый аромат дрожжевого теста – напоминание о домашнем очаге, которого мне недоставало два долгих года.

– Бабушка Лусия, это я! – донеслось со двора.

– Крикни ей, пусть поднимается. У меня голос что-то совсем охрип.

Слабый свет очага и свечи у окна выхватил из мрака тень с пирогом в руках; запах от стряпни шел изумительный.

– Вы жарите каштаны? – поинтересовалась гостья.

– Аликс де Сальседо? – спросил я, разглядев у нее на голове току с тремя вершинами. Одну полагалось носить замужним дамам, две – тем, кто дважды овдовел. Три предназначались для женщин, похоронивших трех мужей.

Я встал, уступая место.

– Не говорите бабушке, что я иногда снимаю току, – с улыбкой прошептала она, проходя мимо, а затем возвысила голос, чтобы старуха могла расслышать: – Сир, не желаете разделить с нами трапезу? Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Не в силах отказаться, я придвинул сундук и сел напротив.

– Лусия действительно приходится вам бабушкой? – спросил я.

– Бабушкой моей бабушки, если точнее. Она была еще девочкой во времена правления Альфонсо Воителя, когда возводили городские стены. По моим подсчетам, ей больше ста шестидесяти лет.

– Сеньор Белако, твой прадед, – начала бабушка Лусия, обращаясь ко мне с беззубой улыбкой и полным ртом, – построил стену на деньги от кузницы. Он нанял двух каменщиков из Эстельи, человек сорок рабочих – плотников, пастухов, подмастерьев – и десяток женщин. Людей нанимали поденно. Тем, кто приходил со своей лошадью, платили двадцать два динеро [39] ; остальным только семь. Я носила воду из колодца и зарабатывала четыре, почти как взрослая. На строительство стены ушло больше десяти лет. Многие затем поселились здесь: Грасиана де Рипа, Перо де Кастресана, Бона де Сараса… Их потомки есть и среди тех молодых людей, которые сегодня будут петь тебе серенады, Аликс. Так жаль, что граф умер в расцвете сил, не дожив до старости… Я была всего лишь девочкой, но любила его и горько плакала, когда его не стало. Граф заботился обо всех. В деревне нас в то время человек двести жили, и все приходились друг другу родственниками. Ты очень похож на него и на его внука. Те же голубые глаза. Даже запах такой же.

39

Испанская низкопробная серебряная монета в XI–XIV вв.

При последних словах Аликс потупила взгляд, сдерживая улыбку. Очевидно, в этом заключалась какая-то шутка, понятная только им.

– Почему я не помню вас в ту пору, как уехал из города два года назад?

– Мне было шестнадцать, сир, и я поздно расцвела. За два лета я сильно изменилась.

– Два лета и три супруга? – спросил я, не подумав, и тут же раскаялся. – Простите. Вы, наверное, устали отвечать на вопросы о покойных мужьях…

– Да. Знаю, что говорят о таких как я: «Незамужней вдове место в могиле или в монастыре».

– Мне никогда не нравилась эта поговорка. Неужели какой-то умник высмеивал вас за то, что вы потеряли трех мужей?

– И не один. Но лучше я расскажу вам все сама, прежде чем вы услышите от кого-то еще. Мой первый муж, Лиасар Диас, держал пекарню. Он был молодым человеком моего возраста, полным сил, и работал, не зная устали. Сам взвешивал мешки с зерном, хотя мы наняли для этого слугу. Однажды утром я нашла мужа на полу зернохранилища, в корчах, будто в него вселился демон. Это был огонь святого Антония [40] . Лиасар начал видеть корабли, плывущие по улицам, и деревья, поднимающиеся на холмы Монтес-Альтос. Я сама ухаживала за ним и не рассказывала никому, кроме бабушки Лусии. Ваш кузен Гуннар пытался меня успокоить и объяснил, что рожь в зернохранилище, должно быть, заражена спорыньей. Он поведал, как норманнские воины глотали ее, чтобы узреть видения, подобно святым, и вселить страх в сердца врагов.

40

Огнем святого Антония в Средние века называли отравление алкалоидами спорыньи – грибка, паразитирующего на злаках.

Девушка стиснула зубы. Воспоминание до сих пор причиняло боль, и бабушка Лусия понимающе сжала ей руку.

– Когда Лиасар умер, я выплакала все глаза. Только работа в пекарне помогала отвлечься. Но я была беременна, и когда его брат Эстебан два года назад в эту самую ночь, накануне праздника святой Агаты, позвал меня замуж, я согласилась. Однако беда не приходит одна, и Эстебана забрала сонная болезнь. Он не вставал с постели, пока наконец не перестал дышать. Из-за скорби я потеряла ребенка и почти утратила любовь к выпечке. Затем появился Химено Селемин, оружейный мастер из кузницы Лиры Вела. Мы оба дни напролет работали с печами: я пекла хлеб, а он делал гвозди и подковы. А полгода назад случился пожар. Говорят, кто-то намеренно поджег солому в день южного ветра. Ходят слухи, что за этим стоят Мендоса – они живут на Руа-де-ла-Сапатерия. После смерти Химено ваша сестра Лира попросила меня стать главной ковщицей, как прежде мой отец. С тех пор я работаю в кузне.

– Всякий раз, когда в городе случается несчастье, кто-то указывает пальцем на соседей по ту сторону стены, – с горечью промолвила бабушка Лусия. – Проклятые стены… Почему бы тебе не разрушить труды твоего прадеда и не снести их?

– Стены нас защищают, бабушка.

– От кого?

– От внешних врагов.

– Но на нас ни разу не нападали.

– Четыре столетия тому назад, когда здесь не было ничего, кроме кузницы, колодца и особняка первых Вела, сарацины устраивали набеги после сбора урожая и забирали все подчистую. Бросив запасы зерна, Вела брали детей, стариков и прятались в горах, пока мародеры не уйдут. А однажды сарацины сожгли дома дотла. Вела отстроили все заново. Если раньше жилища были деревянными с соломенными крышами, то теперь их возводили на каменном фундаменте, с высокими и крепкими стенами. Жизнь потекла своим чередом… И все же городские укрепления необходимы. Нам по-прежнему грозит опасность от сарацин, хотя, возможно, и не сейчас, пока у нас есть король, знающий толк в дипломатии; и не от кастильцев – Альфонсо Благородный [41] уважает договоры. Но, так или иначе, городу нужна стена.

41

Альфонсо VIII Благородный – король Кастилии в 1158–1214 гг.

– А кто помешает жителям старого Гастейса и Новой Виктории убивать друг друга, юный Дьяго? Дворяне, которые устанавливают пошлины, или торговцы, которые хотят лишь одного – спокойно продавать свой товар?

– Никто никого не убивает, бабушка.

– Ладно, ты прав. – Она посмотрела в окно. Пряди волос на ее голове отливали золотом в проникающем с улицы свете факелов.

Однако в ее словах отчетливо прозвучало: «Ошибаешься, и тебе это известно».

Я с беспокойством отвернулся и пошел спасать каштаны из огня. Аликс поднялась, чтобы мне помочь.

– Хочу спросить вас о ночи своего возвращения, – вполголоса проговорил я, передвигая каштаны кочергой. – С кем из гостей граф выпивал за здравие новобрачных? Я немного отвлекся на… другое и не разглядел лиц.

– С местными идальго [42] : братьями Ортис де Сарате и Руисом, сыном Руя де Матураны. Хотя разговор казался не слишком дружеским: в последнее время они часто спорили на заседаниях городского совета.

– Покойный Руй де Матурана получил дворянский титул? – в недоумении спросил я.

42

Наследственный титул мелкого дворянства (от исп. hijo de algo – буквально «чей-то сын»).

– Идальго брагеты [43] : у него родились семеро законных сыновей, самый младший – вскоре после вашего отъезда. Правда, все умерли, остался только Руис.

– Благодарю вас за сведения. И за ужин, – сказал я, вытаскивая каштаны из углей.

– Я видела, как вы вошли через Северные ворота и направились к дому бабушки Лусии. Мне захотелось сделать вам приятное, хотя бы ненадолго. На похоронах графа от вас несло одиночеством, поэтому я решила приготовить что-нибудь и немного подбодрить.

43

Титул идальго могли получить мужчины, доказавшие, что у них родилось семь законных сыновей. Брагета, или гульфик – часть костюма, прикрывающая мужское достоинство.