Король и Дева

Улучшений не было. На пятый день он поймал суровую эльфийку, умудрявшуюся руководить больницей и кухней одновременно.

— Когда она очнется?

Сорвель всегда ратовала за то, чтобы говорить правду, какой бы тяжелой она ни была. Но тут, посмотрев на мужчину, засомневалась.

— Я не знаю. Не могу сказать. Может, завтра. Может, через неделю…

Бард опустил голову. «А может, никогда…» — прозвучало достаточно явственно.

За что ей все это? Неужели из-за того, что он сам совершил когда-то? Он должен был погибнуть, не она. Он ненавидел весь мир. Этот город, так и не отпустивший их. Ненавидел себя, ненавидел бы даже Ингрид — за ту муку, что пронзала его при каждом вздохе — если бы хоть на мгновение мог забыть, как сильно он ее любит. Но более всего он сейчас ненавидел гномов.

— У вас ожоги на лбу и руки… Вы разрешите?..

Бард отшатнулся от эльфийки.

Бургомистр караулил у входа в шатер, все еще надеясь, что Бард оторвется таки от Ингрид и поедет к Одинокой Горе. Несколько раз бывший бургомистр заговаривал со своим бывшим первым помощником, но под его взглядом слова не шли.

Сейчас бургомистр подошел опять. Ему пришлось протолкаться сквозь толпу зевак — те время от времени собирались, чего-то ждали, выкрикивали имя Барда-лучника, теперь получившего прозвище — Бард-убийца дракона.

— Я позабочусь о вашей жене лично. Все еще может обернуться к лучшему. Идите, вы ей ничем не поможете, — твердо сказала эльфийка. «Займись чем-нибудь, для тебя точно больше пользы будет», — подумала она про себя.

Ингрид слышала все, что Бард мысленно говорил ей. Ей было грустно и больно за него, но она не могла ответить, просто не могла… У нее было важное дело, она знала, что ей никак нельзя отвлекаться от него — ни на минуту, ни на секунду! Она пыталась дать Барду знак, открыть глаза, но нечто в ней противилось пробуждению, удерживало ее в неподвижности и в долгом, целительном забытье.

Эльфийка чувствовала это, но ничего не стала говорить мужчине. Неизвестно, чем все закончится, а знать такое при неблагоприятном исходе куда хуже, чем не знать вовсе.

Бард бережно поцеловал Ингрид, покосился на альбом, снова подавляя в себе желание разорвать и растоптать его, и вышел из шатра, забрав все верительные грамоты.

Горожане, завидев Барда, повскакивали с мест.

Им нужна его помощь? Они получат ее! Горожане как всегда правы. Видно, быть убийцей — все, что ему осталось.

— Жители Эсгарота! Кто пойдет со мной в гости к гномам?!

Восторженный рев толпы был ему ответом.

***

Король лесных эльфов ехал на большерогом олене, возвышаясь над Бардом, оседлавшем горячего коня из конюшен Чернолесья. Эльф всю дорогу что-то объяснял, приводил доводы, ссылался на благо людей. Мужчина устало слушал, щуря глаза. Занудные указания о дальнейших действиях и настойчивые уверения, что во всем виноват король гномов, давали возможность просуществовать еще один день, удерживали от желания разорвать кого-нибудь на части или убиться самому.

Трандуил трепал его по руке, и Бард едва сдерживался, чтобы не расхохотаться в ответ. Доверия к королю лесных эльфов у него не было ни на грош. Доверял он только высокой эльфийке, обещавшей позаботиться об его Ингрид. Про себя Бард был уверен, что гномы давно мертвы, но убедиться самому не мешало бы. А если нет — желательно отправить их в чертоги Ауле, Махала или куда подальше, в пасть к Балрогу — благо, был и повод, и возможность, и поддержка. Для чего еще нужны переговоры? При воспоминании о сожженном Эсгароте, городе ненавидимом и любимом, он…

…он будет держать себя в руках, отвечал он Трандуилу. Да, гномы виноваты несомненно! Но слова эльфа о том, что они сами отдадут свое золото, «стоит только хорошенько попросить», заставляли его предвидеть последствия куда лучше короля Мирквуда, тоже имеющего к Торину личные счеты.

За ними ехали сын Трандуила и его военачальник. Оба в зеленой, расшитой серебряными нитями одежде, они тихо переговаривались друг с другом. Выглядели они при этом не слишком довольными и с отвращением поглядывали на стервятников, не отстающих от эльфийского войска, ровными колоннами шагавшего позади. За эльфами шли люди — охрана, стражники и все, кто мог держать оружие; таких оказалось тоже немало.

Путь был не длинен и не долог — на три-четыре ночевки. Эльфы мгновенно расставляли шатры; люди иной раз спали и под открытым небом. Бард ночевал один, не желая без необходимости общаться с кем-либо. День был еще терпим, но ночь… Ночью безделье сжирало его, не давая забыться, заставляя думать все о том же. Раньше хоть первое время беспамятства после пробуждения он был счастлив — с ним была Ингрид. Теперь ее не было даже в его снах… Мрак казался еще более непроглядным после лучика надежды, осветившего его жизнь, и почти погасшего.

До Одинокой горы оставался день пути.

========== Часть 37. Ловушка для чудовищ ==========

Факел зашипел и совсем зачах, рассыпался на каменном полу мелкими пепельно-красными огоньками. Потом и они погасли… Отряд оставался на месте, ожидая команды короля.

Через некоторое время тьма перестала быть непроглядной. Старинные изображения или, скорее, письмена проявились на стенах, давая призрачный зеленовато-голубой свет.

— Не думал я, что это еще работает, — удивился Торин, проведя ладонью по знакам, казалось, в ответ заполыхавшим сильнее.

От широких горизонтальных полос сверху и снизу шли сложные орнаменты, схожие очертаниями с вышивкой на одеждах гномов, принадлежащих к королевской династии.

Но некогда было любоваться на местные чудеса — гномы вытаскивали из завала все, что можно было достать без риска сильнее засыпать проход.

Балин, все еще поглядывая на напуганного хоббита, отряхивал любимый красный кафтан, вытрясал каменную пыль из бороды, уже не казавшейся белой и ухоженной.

Двалин криво улыбался своим мыслям — видно, думал о ловушке, мечтая поквитаться с раззолоченной ящерицей. Пусть не первым, пусть хотя бы вторым ударом…

Бофур успокаивал стонущего Бомбура. Тот разлегся на полу, раскинув руки-ноги, и не желал двигаться с места. Толстяк уже вообразил себя запеченным барашком, который Смауг приготовит себе на десерт. А быть чьей-то едой — даже драконьей! — Бомбуру не хотелось!

Младшие гномы, впервые видевшие гору изнутри, изумленно рассматривали стены, поражаясь и радуясь их великолепию. Как должен выглядеть тронный зал, если самые глухие закоулки жилища их предков так впечатляют? Почти два века запустения прошло, а стены остались гладкими и ровными, четкие линии радовали глаз. По краям прохода, слева и справа, в полу было предусмотрительно сделано небольшое углубление, куда плавно стекала вода, то тут, то там, все же рассекавшая серебристый рисунок, обладающий, казалось, собственным сиянием. Жанна дотронулась до поблескивающей темной струйки — вода была теплая.