"Король" с Арбата
Шрифт:
– Давай-ка,- торопит он.
Я гвоздь рассматриваю, обратно ему в руки.
– Ну-ка, выпрями,- прошу я. А сам слушаю. Опять голос Пелагеи Васильевны:
– …пусть не точно по цитате… Но мысль такая: коммунистом может стать тот, кто обогатит свою память всем, что накопило человечество.
– Простите, я про Николая Ивановича…
– Не «про», а «о» Николае Ивановиче…
В учительской громко смеются. И снова тот же мужской голос:
– Странно, странно, дорогая Пелагея Васильевна. Может быть, у вас… как это… особые симпатии… Но, понимаете, уважаемая Пелагея Васильевна, есть на
Тут вдруг звонок. Вбиваю гвоздь по самую шляпку.
Сидим с Левой на батарейке. Я ему рассказал, что слышал. Он молчит, думает.
– А тебе нравится Николай Иванович?
– Очень, - говорит Лева.
– Да, его все любят.
Вот такого человека обидел Женька. Даже не обидел, а просто Женька вообразил, что он не за партой, а на троне. Сташно шевелил бровями, опирался на невидимый посох и даже па меня смотрел кровожадно, шипел:
– Убью, как сына своею. Да, пусть пополнится Третьяковская галерея.
В этот самый момент Николай Иванович попросил Женьку выйти из класса.
Вечером мы сидим у Женьки дома и рисуем мультипликационный фильм. Женька изредка нас консультирует. Он очень занят: на большом листе ватмана рисует схему действия паровой машины.
Самолет мы нарисовали. Сделали все так, как советовал Костя. Взлет по диагонали кадра из нижнего угла в верхний. Подули, подышали на тушь, осторожно заряжаем пленку, крутим.
На глазах поднимается наш самолетик и летит в верхний угол экрана.
Мы друг на дружку смотрим:
– Ура!
– Ха-ха!
– Банзай!
– Мировецки,- добавил я за Славика. Его сейчас с нами нет. Наверное, объясняет дома содержание записки: «Ваш сын удален с урока…»
Мы оглядываем друг друга. Вот это да! Оказывается, кино делается очень просто. А не все люди об этом знают! Чудаки.
Теперь и Женька осторожно макает тонкое перо в тушь,
– Сейчас нарисую один секрет. Вы только не подсматривайте,- просит он и тащится в кухню, балансируя блюдечком с тушью.
Явился хмурый Славик. Осторожно уселся на полу,
– Выдрали?
– поинтересовались мы. Славик промолчал.
Вскоре Женька в темноте к аппарату пробирается, торопится.
– Вот, готово. Нарисовал. Заряжайте. Зарядили.
– Крути! Крутим,
На экран выбегают на смешных тонких ножках разные буквы. Вот они выстроились, и хором читаем:
– «Плющихфильм».
– Что это?
– спрашиваем.
– Какой «Плющихфильм»?
– Непонятно?
– удивляется Женька.- Это же своя киностудия. Так и назовем: «Плющихфильм». Ведь есть же «Мосфильм», «Ленфильм», а чтобы нас с ними не спутали - будем называться «Плющихфильм».
– Мировецки!
– заорал Славик. Уж очень все неожиданно. Своя киностудия! Надо же! Это значит, делать свои фильмы. Самим рисовать целые картины!
– А что для этого надо?
– спокойно говорит Лидочка,
– Тушь… ну еще тонкие перья,- прикидываем мы,- соскоблить эмульсию с пленки и на ней рисовать по кадри-кам…
– Ну, это все пустяки,- говорит Лидочка,- а еще что? С чего вообще начинают делать фильм?
Мы задумались. Кто же его знает, с чего начинается работа над картиной.
– Наверное, сценарий нужен,- неуверенно говорит Лева.
– Это еще что такое?
– Да, что такое?
–
Лева хмурится, задумывается:
– Ну, как бы вам сказать… Вот, например, мы хотим сделать фильм «День нашего двора». Так?
– Так,- киваем мы.
– Ну, с чего бы начинался этот фильм?
– Я бы начал с метлы тети Дуси,- говорит Женька.- А потом из всех труб дым пошел… Открываются двери, и люди оставляют следы на снегу от дверей до ворот. Это следы взрослых. Потом собачьи следы. Значит, Короля прогуливают. После показал бы, как в окне у Лидочки и Алешки показываются и исчезают макушки. Значит, они делают приседания. И снова следы до ворот, только уже маленькие, детские.
Мы слушаем. То, что говорит Женька, ново, интересно и необычно.
– А потом,- глубоко вдыхает Женька и задумывается,- а потом идет снег, и все следы во дворе заметает. Это значит, что сейчас взрослые на работе, а мы в школе.
– И вдруг опять детские следы,-добавляю я.- Где от ног, а где от рук. Это опоздавший Славик, спотыкаясь, торопится в школу. Следующий кадр: мама Славика свертывает и прячет на место ремень.
Ребята смеются.
– А следующий кадр,- торопится Славик,- уже вечер и на крыше сарая следы. Это Алеша подглядывает в Ларискино окно.
– Опять?
– удивляется Лидочка.
– Ну, это уже исторический фильм,- поправляет Славика Лева,- а нам нужно сегодняшний день.
– А он и сегодня смотрит,- упорствует Славик.- Мы с малышами в пряталки играли, я залез за сарай и все видел.
– Неужели?
– часто моргает Лидочка.
– Слушай, молекула, катись отсюда,- говорю я Славику.- Ну, давай двигайся, радость моя.
– Пойдем, Славик,- встает Лидочка,- мне тоже пора. Они уходят. Лева потирает лоб, вздыхает:
– Вот это и называется киносценарий.
* * *
После уроков мы, артисты, остались. Пелагея Васильевна слушает, как мы читаем роли. Сейчас она не за своим столиком, а сидит на первой парте в нашем кружке, сидит совсем рядом со мною и, словно мама, сердится:
– Алешка, не болтай ногами.
А я уже не Алешка, а купец Калашников. Читаю свою роль. Стараюсь погромче. Ору на весь класс:
Уж ты где, жена, жена, шаталася,
На каком подворье на площади…
Тетя Агаша в дверь заглянула, кивнула учительнице, успокоилась.
Уж гуляла ты, пировала ты,
Чай с сынками все боярскими!…
Пелагея Васильевна морщится:
– Ты зачем орешь?