Король
Шрифт:
– Две минуты, - сообщил Сорен.
– А не одна секунда.
Кингсли попытался встать, но Сорен положил руку ему на плечо и удержал на месте.
– Сиди. Посмотри на меня.
– Я не хочу на тебя смотреть, - ответил Кингсли.
– Мне все равно. Смотри на меня.
– Сорен обхватил подбородок Кинга, заставляя его встретиться с ним взглядом.
– Расскажи мне, где ты был.
– В Словении.
– Почему?
– Там меня подстрелили.
– Это все, что там произошло?
– Думаю, да.
Он отвел взгляд. Было больно, когда на тебя так смотрели, с жалостью и заботой. Он не хотел, чтобы Сорен
Кинг снова попытался встать, но Сорен опять не позволил.
– Я прикоснулся к твоему горлу кнутом, и ты стал задыхаться, словно тебя на самом деле душили, - стал рассказывать Сорен.
– Ты упал на колени и замолчал.
– Я в порядке, - ответил Кингсли в третий и последний раз.
Сорен вздохнул и убрал влажную прядь волос со лба Кингсли.
– Я не хотел тебя пугать, - сказал Сорен почти извиняющимся тоном.
– Ты не напугал меня. Я не напуган.
– Его сердце колотилось, скрученный узел в животе выставлял его лгуном.
– Что же, это ответ на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– спросил Кингсли, опустив голову. Он не хотел смотреть в глаза Сорену. В них он видел страх, но не перед Кингсли, а за него. И что-то подсказало ему, что Сорен еще не скоро прикоснется к нему снова.
Если вообще прикоснется.
– Теперь я знаю, почему ты больше никому не позволяешь причинять тебе боль.
Кингсли посмотрел на Сорена снизу.
– Выметайся из моего дома, - сказал Кингсли.
– Кинг?
– Ты сказал, я тебе больше ничего не должен. Вали нахрен из моего дома.
И Сорен свалил нахрен.
Глава 10
Прошло семь дней и семь ночей, а Сорен так и не вернулся в дом Кингсли. Он не звонил, не писал, не навещал и ни разу не сказал Кингсли, что ему нужна помощь. Он ушел, ушел, ушел, и у Кингсли все было прекрасно, прекрасно, прекрасно.
Вот только это было не так. Потому что Сорен пообещал больше никогда не оставлять его. И сделал это.
Обещания, обещания.
Кингсли сделал еще один глоток из бутылки бурбона, слегка кашлянул и откинулся на шезлонг. Он скрестил ноги в лодыжках и наблюдал, как свет от лампочек в бассейне танцевал на потолке. Мужчина не знал, почему все еще держит внизу бассейн. Никто никогда не плавал в нем. Он держал двери запертыми, чтобы никто из его пьяных гостей не оказался тут случайно лицом вниз. Плохой знак, когда единственным у кого был доступ к бассейну, это у чистильщика бассейна. И даже тот не был достаточно привлекательным для Кингсли, чтобы удостоить его вниманием.
Но сегодня он хотел лежать у воды и пить. Тут было спокойно. Бассейн не был большим или глубоким, десять на двадцать футов и четыре фута глубины. Пол был украшен средиземноморской плиткой, и красные, желтые и золотые фрески с севера Италии покрывали стены. Рисунки напоминали ему о небольшой вилле на юге Франции, куда он и его семья уезжали каждый август, когда он был ребенком. Вилла у Средиземного моря. Красивое место, спокойное. Вода, холмы, виноградники.
Жена винодела соблазнила его, когда ему было двадцать два, и прятала его, пока он восстанавливался после первого огнестрельного ранения. У него остались только приятные воспоминания об этом месте. Близость к воде успокаивала его душу. Если
у него была душа. Была ли она у него? Неважно была или нет. Он и Бог сейчас не разговаривали друг с другом. И это было замечательно. Кингсли не возражал. О чем вообще они с Богом должны говорить? Единственное, о чем он хотел спросил Бога, это почему Он призвал Сорена к священству. Мог ли Бог сыграть с ним еще более извращенную шутку?– Тук-тук?
Кингсли вздохнул. Из-за двери послышался мягкий голос Блейз. Он устало махнул рукой, приглашая её войти.
– Его тут нет, - сразу сказал Кингсли.
– Я не его искала, честно, - ответила Блейз.
– Хочешь поплавать?
– И испортить прическу?
– Она перебросила свои медово-светлые волосы через плечо.
– Нет, я тебя проверяю.
Блейз села на шезлонг рядом с ним. Кингсли осмотрел ее с головы до ног.
– Ты превзошла себя в этом ансамбле, - сказал он.
– Ты похожа на... Как же ее звали? Красивая блондинка актриса. Мертвая, с волосами. Ривер? Оушен? Пул?
– Вероника Лейк. Именно этого я и добивалась. Видишь?
– Девушка вытянула ногу показывая чулок со швом, который исчезал под юбкой-карандаш. Ее волосы были уложены в стиле «Пикабу» сороковых годов, прикрывая один глаз.
– Почему ты так одеваешься?
– поинтересовался он. Каждый день она была в каком-нибудь новом винтажном наряде, который напоминал старый Голливуд.
– К сожалению, миру не хватает гламура. Я хочу быть частью решения, а не частью проблемы. И не все из нас роскошные от природы и цепляют взгляд, как ты, Кингсли, - заявила она, щелкнув его по носу.
– Некоторым из нас приходится работать.
– Тебе нравится внимание. Ты та девушка в комнате, которая одевается так, будто забыла, в каком десятилетии она находится.
– Я пытаюсь забыть, в каком десятилетии нахожусь. Девяностым нужно шагать побыстрее. Знаешь, что сейчас носят люди? Намеренно? Фланель. Я видела по MTV.
– Я содрогаюсь.
– Я тоже. Ужасно. Во фланели нет ничего гламурного.
– Ты так одеваешься не для того, чтобы быть гламурной. Ты одеваешься, чтобы тебя запомнили.
– И? Что плохого в том, чтобы тебя запомнили? Даже если кто-то забудет мое имя, они по-прежнему будут помнить девушку в чулках со швом.
– Нет ничего плохого в том, чтобы быть запоминающимся. Кроме тех случаев, когда кто-то пытается тебя забыть.
Блейз вздохнула и положила голову ему на грудь.
– Я знаю, ты подавлен, - сказала она.
– Ты всегда такой, когда пьешь.
– Я постоянно пью.
– Ты постоянно подавлен. Я думала, тебе станет лучше, когда объявится твой друг. Кстати, где Сорен?
– Я прогнал его. Он ушел.
– Ну, тогда загони обратно. Он мне нравится.
– Последнее, что нам нужно, это священник, слоняющийся по дому.
Блейз разинула рот.
– Он на самом деле священник? Это была не шутка?
– Если бы.
Блейз так сильно рассмеялась, что шезлонг затрясло.
– Не могу поверить, что играла со священником. Сгораю от нетерпения рассказать...
Быстрее, чем кто-либо из них ожидал, Кингсли перекатился, схватил Блейз и подмял ее под себя. Он схватил оба ее запястья и прижал над ее головой.
– Кинг...
– Заткнись. Быстро.
– Он усилил хватку до болезненности.
– Никому ни слова о том, что ты что-то делала со священником. Поняла?