Королевы и монстры. Шах
Шрифт:
24
Слоан
В себя я прихожу далеко не сразу.
А когда прихожу, Деклан все еще на мне, и внутри меня, и шепчет что-то на гэльском мне в ухо утробным, сиплым голосом.
Мы оба задыхаемся. Дрожим. Оба покрыты потом. Мои трясущиеся ноги обвивают его талию, а его грубые руки – мою шею.
Мы как будто пережили бомбежку.
Он нежно целует обе мои щеки. Уголок рта. Скулы, шею, плечи. Приподнявшись на локтях, он запускает руки в мои влажные волосы и удерживает голову, заглядывая прямо в глаза.
– Здравствуй.
Неожиданно смутившись, я бормочу:
– Привет.
Он всегда был таким красивым? Эти голубые
Деклан тягучим голосом произносит:
– Я не хотел, чтобы так получилось.
Я слабо посмеиваюсь.
– Кого ты пытаешься обмануть?
– Я имею в виду, что планировал тебя сначала накормить.
– Все нормально. Ты не смог удержаться. Я знаю, что неотразима.
Он начинает смеяться таким милым хрипловатым смехом, что у меня внутри все теплеет. Он отрывается от меня и переворачивается на спину, увлекая меня за собой. Он опускает мою голову в ложбинку между шеей и плечом, обхватывает меня руками и крепко прижимает к себе.
Потом глубоко, удовлетворенно вздыхает.
Я осторожно спрашиваю:
– Ничего, если я заговорю? Эм… Сэр?
Он осыпает мой лоб короткими поцелуями.
– Ты самая потрясающая женщина, что когда-либо ходила по этой земле.
– Наконец-то ты врубился, гангстер. Я рада.
Он опускает руку и слегка хлопает меня по заднице.
– Извините. Сэр.
– Так-то лучше.
Он пытается быть строгим, но я слышу блаженство в его голосе. Слышу глубокую теплоту и нежность. И что-то каменное в моей груди становится податливым и мягким.
– Ладно, можешь говорить. Только не искромсай меня своим острым язычком.
– Сделаю все возможное.
Пряча лицо в его шее, я закрываю глаза:
– Мы все еще продолжаем эту тему с честностью? Потому что у меня, кажется, есть что сказать.
Услышав в моем голосе неподдельные эмоции, он замирает подо мной. Терпеливо ждет, пока я набираюсь смелости настолько, чтобы произнести:
– Я не девственница. Уверена, это очевидно. Мужчин было очень много.
– Не стоит признаваться в точном количестве. Я бы не спросил.
– А я и не собиралась.
Он с облегчением выдыхает.
– Слава богу.
– Могу я продолжать?
– Ага. Наверное.
– Не надо так волноваться. Я хочу сделать тебе комплимент.
– О. В таком случае, пожалуйста, продолжай.
Мои руки закинуты ему за голову и до сих пор скованы наручниками, так что вместо того, чтобы стукнуть его кулаком в грудь, я могу только оттянуть его за волосы.
– Как я и говорила…
Беру паузу, чтобы откашляться:
– Я, эм… Господи! Ладно, я вот о чем: ты когда-нибудь был на Большом каньоне?
В воздухе тишина и недоумение.
– Ты собираешься сравнить меня по силе с мулом?
– Что ты сказал?
– Я так понимаю, для перевозки туристов на Большом каньоне обычно используют мулов. И, как всем известно, мулы в некотором смысле очень одарены.
– Если ты на секунду перестанешь заниматься самолюбованием по поводу размера своего члена, я перейду к сути.
Деклан прижимается губами к моему затылку и обнимает меня. Я знаю, что он пытается сдержать смех. Сволочь.
– Итак, как я и говорила… Большой каньон. Он необъятный. Ты не догадываешься, насколько он большой, пока сам не встанешь на краю красного скалистого обрыва и не посмотришь вниз. И он не только глубокий,
он еще и широкий – настолько, что другого края не видно. И длинный, где-то триста миль или около того. На дне каньона змеится река, и повсюду виднеются какие-то невероятные горные образования, а на его стенах – археологическая картинка последних двух миллиардов лет истории Земли. Тысячи лет там жили коренные индейцы, и многие племена считали его сакральным. Потому что он выглядит и ощущается как нечто сакральное. Там ты чувствуешь святость и трепет – как будто это природный храм, вырезанный прямо в чреве земли. И там как будто бы своя атмосфера. Горячие порывы ветра возникают из ниоткуда, треплют твои волосы и задувают песок в глаза. Еще бывает туман, безумные грозы, температуры ниже нуля и даже снег – все зависит от того, ближе или дальше ты от края каньона и в какое время года приехал. А еще там живет около сотни видов животных, все из разных климатических зон, и они просто сидят где-то там, занятые своими делами, на маленьких клочках земли посреди обширного пространства пустоты. Просто непостижимо. Дико и странно. И так прекрасно, что от этого больно в груди.Когда я останавливаюсь, запнувшись на полуслове, Деклан говорит:
– Прости, но я немного потерял нить.
Испускаю тяжелый вздох и собираю всю волю в кулак.
– Именно так я себя чувствовала. Как будто стояла на краю Большого каньона, почти ослепшими глазами всматриваясь в невероятную красоту и открыв рот от восторга.
Тишина.
Долгая, холодная тишина, нарушаемая лишь моим собственным сердцебиением в ушах.
Когда я уже собираюсь загладить свою чудовищную ошибку смехом и универсальной фразой «Да шучу я!», Деклан снова нас переворачивает, накрывает своей массивной ногой обе мои и целует меня так страстно, что в голове на секунду становится пусто.
Он отстраняется и судорожно выдыхает:
– Почему ты меня не целуешь?
– Пытаюсь понять, что сейчас происходит.
– Происходит то, что ты разбиваешь мое чертово сердце! А теперь поцелуй меня, твою мать.
Я так и делаю, в основном потому, что до сих пор в покорном настроении, и даже не представляю, сколько это еще продлится и когда весь песок в этих часах высыпется.
Когда мы останавливаемся, чтобы выдохнуть, Деклан смотрит на меня так, будто испытывает невыносимую боль. Это не то чтобы очень комфортно.
– Может, скажешь мне что-нибудь приятное, чтобы я перестала чувствовать себя такой огромной идиоткой?
– Ты не идиотка, подруга. Это я идиот.
– Это почти что приятно. Но попробуй еще.
Он роняет голову мне на плечо и прячет лицо в изгибе шеи.
– О господи. Ты даже промямлить ничего не можешь после того, как я тут перед тобой всю душу выблевала? Слезь с меня. Я ухожу.
Сморщившись от мучительного унижения, я пытаюсь встать, но он расплющивает меня своим невероятным весом.
Деклан хватает меня за подбородок и удерживает голову на месте, а потом сипло шепчет на ухо:
– То, что ты сейчас сказала, – это лучшее, что мне когда-либо говорили. В жизни. Лучшие, черт возьми, слова. И я знаю, что буду думать о них до конца своих дней, когда ты меня давно забудешь. Ты молода и красива, и в будущем тебя ждут еще десятки мужчин, которые будут влюбляться в тебя без памяти…
– Сотни. Как минимум.
– …А я буду лишь воспоминанием. И через пятьдесят лет я буду пытаться стереть твое лицо, и твой вкус, и твой милый голос из своей головы, потому что уже знаю: ничто больше не сможет сравниться с тобой. Никто и ничто – даже близко.