Королевы и монстры. Яд

– Скажи это.

Я лишь тихо шепчу:

– Я твоя.

Кейдж на секунду закрывает глаза и выдыхает. Открыв их, он тянется к ширинке, берет в кулак свой стояк и поглаживает его от основания к головке.

– Скажи еще раз, детка.

Я вдыхаю и резко выдыхаю. Каждая клеточка моего тела поет.

– Я твоя, Кейдж. Даже когда я тебя ненавижу, я тебя люблю. Что бы ни случилось, мы справимся.

Он со стоном падает на меня. А потом снова целует, упершись одним локтем в кровать и раздвигая мне ноги бедром. Я вожу руками по его мускулистой спине, спускаюсь к заднице, запускаю пальцы ему под джинсы и впиваюсь ногтями в кожу.

А потом легко смеюсь. Он снова не успел снять штаны и ботинки.

– Будешь смеяться, пока я тебя трахаю, – заслужишь порку, – горячо шепчет Кейдж.

– Тогда, пожалуй, я продолжу смеяться.

Глядя на меня сверху вниз полными обожания глазами, он произносит:

– Я тебя люблю. Ты нужна мне. Ты моя.

И входит в меня, доказывая все это разом.

45 Нат

За следующую неделю через пентхаус прошло, наверное, человек сто в черных костюмах. Люди приходили и уходили, засвидетельствовав уважение своему новому королю.

Многозначительные рукопожатия. Церемониальные поцелуи в обе щеки. Тихие разговоры в библиотеке за виски и сигарами. И всегда при встрече и при прощании – поклон и целование перстня Кейджа.

Некоторым из них он меня представил. А когда приходили другие, он быстро выпроваживал меня из комнаты. Я понимала, что таким образом Кейдж не прячет секреты, а защищает меня.

Ни один звездный состав фильмов про мафию не смог даже близко подойти к реальности того, сколько тьмы несут в себе эти люди – она для них будто вторая одежда. Угроза практически осязаема. Воздух наполняется опасными вибрациями. Наших гостей окружает зловещая, ни на что не похожая энергия насилия, а в их хмурых внимательных глазах горит мрачный огонь.

Была бы здесь Слоан, она бы завизжала от восторга.

Я изо всех сил стараюсь держать себя достойно и вежливо, хотя не знаю, чего от меня ждут. Не знаю, насколько вписываюсь в этот мир – и вписываюсь ли вообще. Уверена я лишь в том, что Кейдж всегда хочет держать меня на расстоянии вытянутой руки.

Если я окажусь в другом углу комнаты, он подойдет и встанет рядом со мной. Он подзовет меня пальцем, если будет разговаривать с кем-то, а меня не окажется поблизости. Взгляд он тоже не сводит с меня ни на секунду, наблюдая за мной с сосредоточенностью и жаром, которые я ощущаю как покалывание под кожей.

Я сказала, что люблю его, но не уверена, что «любовь» – достаточно емкое слово. В чувстве, которое я к нему испытываю, есть какая-то особая тяжесть. И тьма. Отблеск опасности, которую я вижу в глазах этих страшных людей.

Это меня пугает, ведь я понимаю, что его жизнь по самой своей сути очень опасна. Я думала, что никогда не оправлюсь после исчезновения Дэвида, но все-таки выжила. Более того, без него я расправила крылья.

Но если что-нибудь случится с Кейджем, я сомневаюсь, что окажусь такой же стойкой. Внутри меня есть тонкая трещина, которую он скрепляет. Если я его потеряю, это будет конец.

Значит, мне нельзя его потерять. Все просто.

– Вот ты где.

Когда Кейдж легко прижимается губами к моему затылку, я вздрагиваю от неожиданности. Я глубоко погрузилась в свои мысли, глядя из окна гостиной на раскинувшийся роскошный пейзаж Центрального парка. Солнце садится. Тени на прудах, беговых дорожках и деревьях становятся длиннее.

– Решила, что лучше оставить тебя со Ставросом наедине. Бедный парень выглядел так, будто сейчас обгадится. Я не хотела делать еще хуже, стоя рядом, пока у него нервный срыв.

Кейдж ухмыляется. Обняв меня за талию, он привлекает меня к себе.

– Хорошо, что ты вышла. Иначе взбесилась бы.

– Почему?

– Он просил разрешения похитить Слоан.

– Что?

– Так после нее и не отошел. Хочет вернуть. Думает, лучший способ сделать это – удержать ее силой.

Когда я в ужасе смотрю на него, он добавляет:

– Я сказал нет, детка.

– Мне страшно не за Слоан. Меня пугает мысль о том, что случилось бы с несчастным Ставросом, реши он ее похитить. Она бы кастрировала его ржавым ножом для масла и задушила обрубком члена.

Он посмеивается.

– Да. Она страшная женщина. – Его глаза теплеют, а голос становится тише. – Не то что моя хорошая девочка.

Я надуваю губы и тычу его локтем под ребра.

– Не будь так уверен, что я хорошая! Мы с ней не просто так лучшие подруги. Мы родственные души!

Кейдж берет меня за подбородок и нежно целует в губы.

– Твоя родственная душа виновата в том, что у нас война.

– В каком смысле?

– Стрельба в «Ла Кантине» началась из-за того, что один из ирландцев шлепнул Слоан, когда она проходила мимо. Она попросила Ставроса не убивать его, но когда мы с тобой отлучились, ирландцы сами к ним подошли. Спрашивали, что такая девушка делает вместе с шайкой ссыкунов. Остальное сама можешь представить.

– О господи.

– Вот. А потом, на ежегодной рождественской встрече всех семей, ирландцы потребовали компенсации за нарушение перемирия и потерю своих людей. Я отказал. Когда шлепаешь женщину по заднице и называешь ее мужчину ссыкуном, ты напрашиваешься на пулю. Им такой ответ не понравился, и они начали стрельбу. С того момента все полетело к чертям.

– Вау. – Я задумчиво замолкаю. – Если скажу Слоан, что всеамериканская мафиозная война развязалась из-за нее, она будет на седьмом небе от счастья. Я уже слышу сравнения с Еленой Троянской.

– Скажешь, когда она сегодня приедет.

Я с радостным удивлением спрашиваю:

– Она приезжает?

Кейдж кивает.

– С Моджо. Я послал за ними самолет.

Я смеюсь.

– Не удивляйся, если она не вернет его. И спасибо. Это много для меня значит.

– Тебе не помешает компания. Сейчас тут не самая здоровая обстановка.

Он тепло и нежно улыбается мне. В идеально пошитом черном костюме «Бриони» и белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей он выглядит так безупречно и мужественно, как никогда.

Когда мои яичники сводит, я отворачиваюсь и сглатываю.

Его тон ожесточается.

– Что такое?

Я закрываю глаза и вздыхаю. Тяжело мне будет жить вместе с телепатом.

– Просто думала…

– О-о.

– Я не могу смотреть на тебя, когда говорю это, так что, пожалуйста, не проси.

Его руки на моей талии напрягаются, а взгляд впивается в мое лицо, но он не произносит ни слова.

Растеряв всю смелость, я мотаю головой.

– Неважно. Это неподходящий момент.