Королевы и монстры. Яд

– Один год.

Кейдж сухо интересуется:

– Все еще не хочешь, чтобы я его пристрелил?

Кажется, меня должно накрыть болью, но этого не происходит. Я ничего не чувствую. После всех этих лет мне уже все равно.

Кейдж обходит кресло, поднимает с пола мою сумку и взваливает себе на плечо. Прячет ствол за пояс джинсов.

– Пойдем, детка. Нам пора.

А потом он молча протягивает мне руку.

Я подхожу к нему и беру ее.

– Кстати, Дэймон, твои дети совсем не похожи на сицилийцев, – бросаю я бывшему жениху, прежде чем уйти. – Я видела фотографии. Ребятишки один в один ты.

Пока мы идем к выходу, слышно, как жена Дэвида громко спрашивает:

– Кто такой Дэймон? Какие дети?

Если повезет, ей понадобится меньше пяти лет, чтобы выяснить истину о человеке, которого она называет Никки. Надеюсь, его будущая бывшая получит половину от украденной сотни миллионов долларов. Уверена, она этого заслуживает.

43 Кейдж

После того как мы покидаем дом Дэймона, Натали со мной не разговаривает.

Ночуем мы в отеле. Я заказываю обслуживание в номер и наполняю ей ванную. Смотрю, как она ест в тишине, которая меня душит. Слушаю, как она принимает ванну за закрытой дверью, и мне хочется выбить ее и заставить Натали поговорить со мной.

Но я ничего не делаю. Страдание – это мое наказание. Сколько бы ни продлилось ее молчание, нужно ждать.

Она спит на огромной кровати. Я лежу с открытыми глазами на диване и с ноющим сердцем слушаю ее дыхание.

На следующее утро мы летим в Нью-Йорк. Натали не спрашивает, куда мы направляемся. Полагаю, она до сих пор в состоянии глубокого шока после того, как увидела Дэймона.

Стоило все же застрелить этого ублюдка, пока была возможность.

Когда мы садимся в «Ла Гуардия», она спит. Я расстегиваю ей ремень безопасности и нежно провожу рукой по ее волосам.

– Детка. Просыпайся. Мы прилетели.

С закрытыми глазами Нат бормочет:

– Куда?

– Домой.

Ее веки дрожат и потом поднимаются. На секунду ее взгляд задерживается на мне, но потом она отворачивается к окну – по видам снаружи легко определить, что мы не в международном аэропорту Рино-Тахо.

Но она только тяжело вздыхает и поднимается, не встречаясь со мной взглядом.

Ее нисколько не удивляет «Бентли», ждущий нас на взлетной полосе. Когда мы садимся в машину, Натали все еще отказывается смотреть на меня. На моего водителя она тоже не смотрит и по дороге в город просто сидит, отвернувшись к окну.

Мне приходится сжимать руки в кулаки и держать их по швам, чтобы не прижать ее к груди и не зарыться носом в ее волосы.

Когда мы доезжаем до Манхэттена, Нат выгибает шею, чтобы посмотреть на проносящиеся мимо небоскребы. Она выглядит совсем юной, когда с открытым ртом и распахнутыми от удивления глазами выглядывает в окно.

Мне хочется дать ей всё на свете, чтобы видеть это выражение на ее лице снова и снова. Как только вновь завоюю ее доверие, я так и сделаю.

Она рассеянно играет с кольцом, которое я ей подарил, и покручивает его большим пальцем. То, что оно по-прежнему на ней, – уже хороший знак.

Как же чертовски хочется знать, о чем она думает.

Когда мы останавливаемся у крытой парковки моего дома на Парк-авеню, Натали откидывается на сиденье и хватается за дверную ручку, глядя перед собой. Даже в профиль я вижу ее тревогу, чувствую, как та исходит от нее волнами.

Я ласково поясняю:

– Это мой дом. Один из. Здесь мы будем в безопасности, пока всё не кончится.

Она сглатывает, но не спрашивает, что я подразумеваю под словом «всё».

Я тянусь к ней и беру за руку. Она влажная и холодная. Когда я сжимаю ее ладонь, Натали ее отнимает, сцепляет руки вместе и пихает между коленями, отстраняясь от меня.

Мы в частном лифте поднимаемся на восемьдесят второй этаж. Двери открываются, но она не двигается с места – просто застывает в углу лифта и глядит в фойе пентхауса, растерянно моргая.

– Здесь целый этаж. Семьсот квадратных метров. Панорамный обзор Нью-Йорка. Тебе понравится.

Спустя мгновение Натали неуверенно шагает вперед. Я придерживаю для нее двери, игнорируя недовольное пищание лифта. Она выходит и оказывается в моем доме, но нигде не задерживается, пока не пересекает гостиную, и останавливается только у стеклянного окна от пола до потолка напротив лифтов.

Она долго молча изучает вид на Центральный парк.

А потом разворачивается и тихо спрашивает:

– Я же не вернусь на работу, да?

Четко понимая, что с этого дня мне нельзя утаивать от нее ни крупицы правды, я уверенно отвечаю:

– Нет.

– Или на озеро Тахо?

– Нет.

– Никогда?

– Верно.

– А если я скажу, что хочу?

Я мягко отвечаю:

– Ты не хочешь, детка. Хотела бы – уже бы сказала.

Она испускает вздох. Мы смотрим друг на друга. Моим рукам до боли хочется ощутить ее тепло.

– Я оставила Моджо у Слоан.

– Его привезут. Вещи из твоего дома – тоже.

Спустя мгновение она хрипло шепчет:

– Просто сожги этот чертов дом. Спали его дотла.

Когда я с трепещущим сердцем делаю шаг к ней, она протягивает руку и останавливает меня.

– Пока еще нет, Кейдж. Тебе нужно на какое-то время оставить меня в покое.

Голос у нее надтреснутый, глаза блестят непролитыми слезами.

Если она хочет, я оставлю ее в покое потом, но сейчас ей нужен ее мужчина.

Когда я подаюсь вперед, остановив на ней решительный взгляд, Натали твердо произносит:

– Нет.

– Да.

Я хватаю ее, прижимаю к груди и обнимаю – очень крепко. Она не отстраняется, но и в ответ меня не обнимает. Я запускаю руки ей в волосы и шепчу на ухо:

– Скажи, что мне сделать. Я сделаю что угодно.

Пряча лицо у меня в рубашке, она вздыхает.

– Можешь начать с того, чтобы налить мне бокал вина. Я не могу справляться со всем этим дерьмом на трезвую голову.

– Попытаешься сбежать, как только я отвернусь?

– У меня была такая мысль. Но я знаю, что ты последуешь за мной, так что…