Красноармеец Горшечников

Улизин протолкался к дверям. Народ ворчал, расступаясь.

– Куда он?
– удивилась Георгина.

– Всё тебе расскажи, - хмыкнул Гарька.

В дверях Ромка замешкался, пытаясь разминуться с входящими. Зацепился шпорой, брякнулся поперёк порога - только зубы лязгнули. Бойцы схватились за животы.

– Застоялся, что ли - на ровном месте спотыкаешься? Может, тебя перековать?
– ворчнул Хмуров.

Бойцы заржали пуще. Ромка, красный, как полковое знамя, отряхнулся и понуро вышел.

– Стыдно вам над человеком смеяться, - вдруг проговорила Георгина с укором.

– Будто сами никогда не падали.

– Ромка, а ведь зря ты форсишь, - заметил Гарька позже. Газеты были дочитаны, все разошлись по своим делам. Близился вечер.
– Ты, наоборот, смотри пожальче. Женщины убогих любят.

– Ну уж!
– возмутился Улизин.
– Лучше я бобылём помру, чем стану убогим притворяться.

Мимо них прошел Лев Руфинович Шабленко - торопился на совещание. Его комиссар и все начвзвода уж собрались у Севера.

Часа через два - уже стемнело - Георгина отыскала Гарьку и Ромку, куривших на морозце:

– Снейп хотел сорвать завтрашнее наступление, - коротко сказала она и плотно сжала губы.

– Не Ксаверий, значит, а Снейп, - злорадно отозвался Ромка.

Гарька сердито дернул его за рукав.

– Рассказывай, что и как, - попросил он Георгину.

* * *

Георгина задремала в своём закутке под теплым тулупом и проснулась, когда штабное совещание уже началось. Главным вопросом был приказ Шмелёва, доставленный Угрюмцевым. Комиссар, протянул костистую руку к пакету, сломал печать. Пробежал глазами мелко исписанный лиловыми чернилами листок. Лютиков положил локоть на его плечо, заглядывая в приказ.

К утру красноармейцы должны были ударить по правому флангу деникинцев и взять батарею, мешавшую наступлению. Операцию предписывалось провести силами пехоты, тихо, чтобы не привлекать внимания. Вслед за силами Шабленко и Снейпа должны были вступить и другие подразделения.

Вскоре в хате стало жарко не от самовара и печки: спор стоял такой, что Георгина схоронилась за занавеской и боялась высунуть нос.

– Учудили штабные!
– горячился Снейп.
– Там верста голого склона.

– Так ведь вылазка эта верная, пойдём перед рассветом, а деникинцов в это время отвлекут на другой участок, - пожал плечами Лютиков.

– Хорошую пехоту ни одна кавалерия ни в жисть не возмёт, - добавил Хмуров.

– А кто трусит, тот пусть идет бабам сопли подтирать!
– усмехнулся Чернецкий

– Я трушу?!
– комиссар хватил кулаком о стол; посуда подпрыгнула, чай расплескался.

– Ксаверий, в твоих словах есть резон, - внушительно сказал Шабленко, разглядывая кружочки и стрелочки на военной карте, расправленной на лавке, - но в армии нужна дисциплина. Привык ты со своим летучим отрядом все в одиночку решать.

– Почему без разведки?

Угрюмцев, по обыкновению молчавший, встал и громко произнес:

– Пойду с винтовкой в первых цепях, - и, обернувшись к Снейпу, который явно собирался высказать что-то еще, добавил так тихо, что не стой они у самой занавески, Георгина не расслышала бы: - Комиссар, а судья Рудольф Эмильевич Лестрейндж вам не был знаком?

Ксаверий спал с лица.

– А вам?
– прошипел он. Георгине показалось, что зрачки его стали поперёк глаза, как у гадюки.

Угрюмцев, очевидно довольный реакцией, вышел, не ответив.

* * *

Закончив свой рассказ, Георгина ссутулилась, сунула руки в рукава, часто заморгала, уставившись на облака, лениво плывущие над горами.

– Ну, может, он не предатель вовсе, а просто бывший уголовник, - постарался утешить подругу Гарька.

Георгина перестала моргать и негодующе воззрилась на него.

– Что делать будем?
– спросила она.

– Прежде всего, не выпускать комиссара из виду, - решил Гарька.
– Может, Север и хотел сорвать наступление - но не сорвал. Станем держаться рядом и поглядывать, если что…

Он не закончил. И так было ясно, как поступить с предателем.

– Так значит завтра - в бой, а наступать будем под прикрытием танков?- неожиданно спросил Ромка, разорвав тягостную паузу.

– Это что за зверь?
– спросил Горшечников.

– Броневик маленький, с одной пушкой, - ответил Ромка, улыбаясь.
– Братан писал из Екатеринодара - учится на курсах танку водить. У белых под Таганрогом отбили. Знатная машина, чисто змей огнедышащий.

– Интересно поглядеть, - протянул Гарька.

– Как же это? Не понимаю, - мучалась Георгина.
– Столько лет воевали вместе, и вдруг… И Шмелёв ему верит.

– Доверяй, но проверяй!
– Ромка наставительно поднял палец.

– Не хочу я такой жизни, в которой никому не веришь.

– Можешь верить мне, - предложил Улизин.
– Я делу революции предан без остатка, и происхождение моё самое пролетарское!

– Хороший ты парень, Ромка, а только ничего не понимаешь.

Улизин развёл руками, растерянно глядя Георгине вслед.

– Пойдём спать, Ромка. Утро вечер мудренее.

В хату, где красноармейцы готовились ко сну, зашел помполит.

– Паровоз на рельсы ставит, - пошутил он, наблюдая, как Колька Кривой, надув щёки, разжигает самовар. У его ног тёрлась серенькая кошка, щурила ласковые глаза.

– Гарька, за что тебя сегодня комиссар расстрелять хотел?
– спросил вдруг Федор Улизин, разбиравший за столом свой наган.

– Полез куда не надо, - хмуро отвечал Гарька.

– Ты уж давай, Горшечников, договаривай, - Лютиков встал и смотрел на Гарьку как никогда строго.
– Шарить по чужим сундукам есть поведение, недостойное бойца революции!

Остальные, отложив свои дела, тоже уставились на Гарьку с неодобрением.

– А бросать крынками в товарищей - достойное?
– спросил Гарька внезапным, густым, как простокваша, басом.

– Ты зареви ещё, - укоризненно сказал Хмуров.

Ярость вскипела, забурлила в Гарьке с такой силой, что потемнело и задвоилось в глазах.

– А если б он меня застрелил? Требую проработать комиссара на партийном собрании!

– Уймись, печенег, - проворчал Хмуров.
– Ты, может, и в моих вещичках порыться желаешь?