Красноармеец Горшечников

Красноармейцы:

Гарька Горшечников

Ромка Улизин

Георгина Грамматикова

Новил Долгодумов

Храпов - красноармеец большой богатырской силы.

Олена Максименко - подруга Храпова, влившаяся в отряд под Новороссийском.

Хмуров - старый солдат, долго воевавший еще в царской армии.

Фильченко - завхоз отряда.

Злоклятов Люциан Афанасьевич, Злоклятов Дрон - белогвардейцы, отец и сын.

Безносый - атаман банды зеленых.

* * *

Июльским утром двадцатого года отряд комиссара Снейпа возвращался из рейда на станицу Неберджайскую, где люди беглого генерала Фостикова* 1 собирали продовольствие. Казаки успели уйти. Север решил за ними не гнаться: идти маленьким отрядом через дремучие леса и скалы было смерти подобно. Старейшины из аула под станицею предлагали проводника. Комиссар полопотал с шапсугами* 2 по-ихнему, вежливо скаля желтоватые зубы, вскочил в седло и велел возвращаться.

– Обманут, - пояснил он.

– Для чего им?
– возмутился Лютиков.
– Они предложили нам помощь! Почему ты не веришь людям, Север?

– Заведут и зарежут. Я этот народ знаю.

– Сам такой, - сказал Чернецкий тихо, однако так, чтобы комиссар расслышал.

Тот только усмехнулся. От реквизиций и развёрсток со всех сторон народ озверел; горцы, едва грамотные, революции не понимали, а власти вовсе никакой не хотели.

– Фильченко, нам двух баранов дают. Долгодумов, Храпов, присмотрите. Винтовок не опускать! Если что, стреляйте.

Завхоз метнулся к телегам.

– У них, поди, и хлеб есть?
– сказал он.

– Рано ещё, - проворчал Храпов.

– Из старых запасов, - уточнил завхоз.

– Кубревком запретил проводить самовольные реквизиции, - строго сказал Лютиков.

– Есть-то надо, - вякнул Фильченко.

– Бери баранов, и уходим живо, - Снейп окоротил заплясавшего Воронка.
– Скоро стемнеет.

Баранов погрузили на телеги, быстро вымелись из аула. Горцы сгрудились на площади, смотрели вслед отряду; на их каменных лицах нельзя было прочесть ничего.

Гарька трясся в высоком казацком седле, равнодушно глядя перед собой. Горные красоты стали уже привычны - в Новороссийске отряд задержался на четыре месяца против ожидаемых четырёх недель. Красные заняли город в конце марта, а теперь уже июль перевалил за середину. Время пролетело быстро, наполненное событиями, как торба мешочника - барахлом; пережито было столько, что в мирные годы хватило бы на пять мафусаиловых жизней. Смутно вспоминалось, как армия Шмелёва и влившиеся в неё партизанские отряды соединились с Первой бригадой Тридцать третьей Кубанской дивизии в Кабардинке, последующие бои слились в один кровавый ком. Гарька запомнил только, как норд-ост носил по освобождённому городу не нужные никому деникинские деньги. Уже на другой день после освобождения города ревком постановил взяться за уборку. Субботники проводились чуть не каждую неделю; к Первомаю вымели и остатки денег, и остатки деникинцев, не стыдно было провести демонстрацию.

Так же, как четыре месяца назад, воздух между горами и морем был влажный, лазурный. Каменоломни террасами спускались вниз, исчезая в зарослях; море струилось радужными бликами. От замолкшего, бездействующего цементного завода в бухту протянулся мол с маяком на конце; видно было, как завиваются подле него белоснежные буруны. Лес в ущельях гудел от ветра, пели сверчки; ослепительно искрилось море. И город, и зазубрины гор были чётки и близки.

– Красота большая, - сказал Храпов, глядя вниз. С востока донесся орудийный выстрел; ветер подхватил его и понёс в сторону гор.
– Шестидюймовка? * 3

– Мортира Шнейдера, - Гарька прислушался ко второму выстрелу.

– Наши?

Вокруг города было богато казацких отрядов и банд, к тому же поступали сведения, будто Врангель готовится бросить на Новороссийск свои войска.

– Вы едете или гав * 4 будете ловить?
– с раздражением крикнул Снейп.

– Сам ты гава, - буркнул Гарька.
– Раскаркался.

Дорога вступила в густые заросли, резко пошла под уклон. Лес кончился, дорога влилась в идущий к городу шлях. Время было уже к закату, но жара ещё держалась. Шлях уходил вперёд широкой белой полосой; тучи пыли поднимались от конских копыт. Оводы облепляли лошадям глаза, прокусывая тонкую кожу век. Гарька то и дело проводил ладонью по морде Звёздочки, смахивая докучливых насекомых. Высушенное дневным зноем небо золотилось у закатного края. Усталые бойцы молчали, даже Серафим Чернецкий не горячил бойкого Орлика.

Деревни и хутора близ города были разорены; хуторяне не то ушли, не то попрятались - ехали, как через кладбище. Неподалёку от города, однако, наткнулись на маленький обитаемый хутор. На поле бабы жали пшеницу, два мужика - старый дед с бородой до пояса и парнишка лет пятнадцати, вооружённые на двоих одним обрезом, совещались, поглядывая на стоявшую на отшибе хату. Рядом, под сенью гигантских подсолнухов, толстушка в пятнами выцветшей юбке утешала беременную молодуху.

– Что стряслось, красавицы?
– спросил Чернецкий, которому до всего было дело.

– Та бисы какие-то в галининой хате засели, чи казаки, чи кто, - отозвалась толстушка.

– Вы их, никак, воевать собрались?
– осведомился комиссар.

– Ни знаємо, шо и робити, - мрачно сказал старик.

– В ружьё!
– велел комиссар, поворачивая коня к хатке.
– Долгодумов, Улизин, давайте на разведку. Храпов, стой, где стоишь. Тебя за версту видать.

Хатку оцепили в два счёта. Отряд в ней сидел тихо, будто состоял из мышей.

– Так где они?
– комиссар оглядел дом.

– Это не казаки, - отозвался Лютиков в недоумении.
– Те бы сразу начали отстреливаться.

Подбежал Долгодумов.

– Хата щелястая, - сказал он, - охраны никакой.

– Хорошо вооружены?

– Пулемётов точно нет. Только винтовки. Странные они, товарищ комиссар. Сброд какой-то.

– Эй, кто такие будете?
– осторожно крикнули из хаты.

– Отряд комиссара Севера! Именем революции - сдавайтесь!

В доме посовещались.

– Не стреляйте! Мы выходим.

Один за другим хату покидали люди, высоко подняв руки.

– Это кто?
– растерянно спросил комиссар.
– Что это за отребье?

Вид пленные имели самый затрапезный - рваные шинельки, кургузые пиджачки, опорки. Знаменосец, тащивший свёрнутое чёрное знамя, был обут в калошу на левую ногу и рваный сапог на правую.

* * *

– Капрал Шнобцев моё фамилие. Дезертиры мы, - сказал вожак удивительного войска.

– Откуда?
– комиссар развеселился.

– Отовсюду. Вы бы нас не трогали, а? Мы же чего… домой пробираемся.

– Вижу я, как вы пробираетесь, - заметил Чернецкий, разглядывая соломенное канотье на голове одного из дезертиров.
– Из Красной Армии тоже бежали?

– Мы большевикам сочувствующие, - заверил Шнобцев.

– Почему флаг не красный?

Шнобцев замялся.

– Так… надо красный? Будет!

Бойцы начали смеяться:

– Ну, пройда!

Фыркнул и комиссар:

– Жулик ты, Шнобцев.

Один Лютиков передёрнулся и поглядел волком.

– Такие мародёры позорят всех бойцов революции!

Снейп похлопал его по заострившемуся от неприязни плечу.

– Какие же это революционные бойцы? Всякий видит, что простые шаромыги.