Красноармеец Горшечников

– Чего орёшь?
– недовольно спросил разбуженный Ромка.

– Сон приснился.

Горшечников вылез из окна, пошёл к колодцу и вылил себе на голову ведро воды. Так страшно ему не было даже в бою под Геленджиком, когда казацкая лава окружила отряд со всех сторон.

– Ещё раз говорю тебе, Серафим: ты мне таких намёков не намекай!
– рявкнул он поутру на Чернецкого, мирно обсуждающего с Георгиной новую тачанку.

– Каких намёков?
– Чернецкий уже забыл про вчерашнее.

– А насчёт комиссара!

– Совсем головой подвинулся, - доверительно сказал Серафим Георгине.

– Вот до чего людей доводит несчастливая любовь.

– Уж лучше быть несчастливо влюблённым, чем в твои годы прыгать козликом вокруг смазливой буржуазки!
– выпалила Георгина.

– Буржуазное производство выпускало прекрасных особ женского пола, - нарочно поддразнил её Серафим.

Георгина запустила в него чайной ложечкой.

– Опять не слава богу, - Серафим ухмыльнулся.
– Кажется, сегодня не день Чернецкого. Эй, Шнобцев, поди сюда.

Шнобцев встал как лист перед травой.

– Скажи-ка мне, приятель, что ты думаешь про несчастливую любовь?

– Не пойму, зачем она такая, - ответил Шнобцев после краткого размышления.
– Ну, не глянулся ты какой-нибудь - найди другую, только и делов. Мало ли этого добра. А то как начнут...
– он выудил откуда-то тусклый медальон и, глядя на него, соорудил тошнотворно-умильную физиономию, потом закатил глаза.

– Не романтик ты, стало быть, - подытожил Серафим.

– А если нету другой такой?
– горячо сказал Гарька.
– Всякие есть, а такой нету!

– Да какой такой?
– Шнобцев кхекнул.
– Хоть барышня, хоть крестьянка, хоть комсомолка, а все одного внутреннего устройства: надо ей троих детей, и чтоб муж не пил, и всегда булки белые к чаю, а по воскресеньям модное платье надеть, и на бульвар - хвастаться.

Тонька с Георгиной бросились на него, плюясь кипятком.

– Слыхал я, что при коммунизме всё общее будет, и бабы тоже!
– отбивался Шнобцев.
– Вот станете вы общие, я тогда…

Серафим расхохотался.

– Нехорошо будет, если тебя девушки убьют, - сказал он.
– И тебе печаль, и нам неприятность - придётся нового пулемётчика искать. Нынче за убыль всякого Шнобцева спрашивают, прямо царский режим развели.

Взял мародёра за ворот и вывел на двор, как козу на верёвочке. Тонька пошла за ними - не могла оставить Шнобцева во тьме предрассудков и бескультурья.

Ромка без церемоний уселся на место Серафима и наполнил свою кружку кипятком из попорыкинского чайника.

– Странный тип этот Нагинин, - сказал он, - заподозрил Гарьку в убийстве. И вроде ведь не дурак.

– Да что Гарьку - он и на комиссара смотрит, как гадюка на мышь, - заметила Георгина.
– Сахарин передай, пожалуйста.

– Леденец хочешь?

– Хочу. Попорыкина угостила?

– Фильченко.

– Ты ему руку сломал?

– Нет, Шнобцеву за грузовик лишнего коня дали. Добрый конь, чуть не орловский рысак, раньше атаманскую коляску возил. Фильченко от радости себя не помнит. Так что Нагинин?

– Я видела, как он почти новые перчатки выбросил, будто франт какой дореволюционный. Это в то время когда люди каждую тряпку берегут. Не по-советски это!

– Что за перчатки?

– Потом покажу, я подобрала. Отдам кому-нибудь, хоть Фильченко.

– Или комиссару, - пробормотал Гарька.

– Он не возьмёт, - возразил Ромка.

Георгина качнула головой, точно отгоняя надоедную муху.

* * *

После завтрака она поднялась в свою комнату, вынесла перчатки из лайки: с кнопками на манжете, английской фирмы «Дерби». Гарька и Ромка переглянулись.

Было ясно, что обыск у Нагинина неизбежен.

– Когда пойдём?
– спросил Ромка.

– Сейчас, только надо зайти к комиссару.

Обыск, однако, пришлось отложить.

– Вы кстати, - сказал Север.
– Златоверхова помните?

– Его забудешь, - буркнул Ромка.

– Лохов он, товарищ комиссар, - проговорил Гарька злорадно.
– Златоверхов… купола Христа-Спасителя были златоверхие, а ныне мы золото с них пообскребём.

Снейп улыбнулся.

– Неважно, как его звать, хоть Романов. Проводите его в «Колизей», а то он будто бы такую злободневную поэму написал, что опасается бандитской пули.

– Да кому он нужен, товарищ комиссар?

– Верно, никому. Кроме, может быть, Грамматиковой.

– Неверные у вас сведения. Она ему даже карточку свою не подарила!
– сказал Гарька уверенно.

– Подарила, не подарила… мне что? За Златоверхова Ситник просил. Проводите его до «Колизея», а там пусть как хочет возвращается.

– А послушать можно?
– спросил Ромка.
– Люблю всякое злободневное.

– Ты же в прошлый раз уснул, - вспомнил Гарька.

– А вдруг в этот раз позабористей?

– Хотите слушать - слушайте. Златоверхов будет ждать у Дворца труда. Коней не берите.

– Пешком, что ли идти?
– Углы ромкиного рта опустились вниз, как у пустого кошеля.

– И пешком бы сходил, невелик барин.

– Далеко…

– От Уборевича * 22 нарочный приезжал на «форде». Если ещё не уехал, подбросит вас до набережной.

«Форд» тихонько стоял у забора, рыча мотором. Шофёра не было.

– До ветру, что ли, пошёл?
– Ромка обогнул автомобиль.
– Хороша машина! Усядешься за руль и прокатишь по городу, как пан - все девки твои!

– Мне и одной хватит.
– Гарька погладил автомобиль по выпуклому боку.
– Давай прокатимся до конца улицы и обратно. Я водить умею.

Ромка потёр ухо.

– Достанется нам… - Поглядел на «форд». Искушение оказалось сильнее благоразумия.
– Давай! А ты точно умеешь?

– Да умею, невелика наука.

Гарька сел на место водителя. Горячее кожаное сиденье подрагивало, будто подбадривало самозваного шофёра.

– Поехали!
– Гарька махнул рукой.

Автомобиль тронулся с места. Пробуя силы, Гарька положил руль в сторону; «форд» послушно вильнул влево.

– Поосторожней.
– Ромка вцепился в винтовку.