Красный пароход

– Начинается!..
– проворчал Освальдо.

– Мои доводы будут предельно ясными и логичными, если хотите, "мужскими"...
– не смогла сдержать улыбки графиня.

– Я слушаю, - холодно произнес юноша.

– В основе коммунизма лежит учение Маркса, не так ли?

– Да.

– Как вы знаете, марксизм вырос из диалектики Гегеля и материализма Фейербаха. А в центре философии Фейербаха находятся чувства, прежде всего, любовь, в том числе половая. А вы отрицаете любовь между мужчиной и женщиной, восстаете против самой природы. Разве истинный коммунист согласится с этим?

– Откуда вы все это знаете?
– удивился Освальдо.

– Неважно, - усмехнулась Марци.
– А вы не уходите от ответа!

– Хорошо, я скажу вам, что думаю об этом. На мой взгляд, Маркс не был знатоком межличностных отношений, в этом его слабое место. Маркс мыслил другими масштабами, его больше интересовали общественные отношения, поэтому, для того чтобы марксизм охватывал все стороны жизни человека, он позаимствовал некоторые положения у Фейербаха.

– Значит, вы не согласны с Марксом?

– В этом вопросе не согласен. Но это не мешает мне быть коммунистом.

– Но это мешает вам быть полноценным человеком.

– Вот как? А вам не кажется, что вы преувеличиваете значение половой любви в жизни человека? Ведь человек - не животное.

– Маркс и Энгельс поспорили бы с вами.

– Давайте оставим их в покое! Скажем так: человек - не только животное.

– Но ведь это жизнь, ее неотъемлемая часть! Как вы этого не понимаете? Вам нужно повернуться лицом к жизни, она сильнее всего, всех ваших мертвых понятий и философских построений!

Юноша печально посмотрел на графиню, потом тихо проговорил:

– Что это за жизнь?.. За минутой блаженства следуют дни разочарований, за месяцем счастья - годы страданий. Есть ли во всем этом хоть какой-нибудь смысл?..

– Жизнь состоит из радостей и горестей, с этим просто нужно смириться. Вы боитесь жизни!

– Да, я боюсь жизни, - подумав, согласился Освальдо.
– Зачем мне пытаться заводить отношения с женщинами, если я только увеличиваю себе страдания? Лучше уж холодный покой без страстей, без счастья, но и без горя...

– Вы не чувствуете вкуса жизни, вы совсем ее не знаете, чтобы так говорить!

– Однажды я прикоснулся к жизни и обжег себе руку. Сейчас у меня нет желания ее познавать.

– Может, вы хотя бы попробуете?..
– лукаво улыбнулась Марци.

– Простите...
– юноша смущенно опустил голову.
– Мне показалось... или вы намекаете на нас с вами?..

– Нет, не показалось, - нежно сказала графиня, ласково поднимая голову Освальдо обеими руками.

– Неужели это правда?
– восторженно прошептал юноша, глядя в лицо Терезы влюбленными глазами.
– Это не сон?

– Нет, - засмеялась Марци.

– Мне нравится, когда вы смеетесь, - признался Освальдо.

– А мне казалось, вы ненавидите меня за это.

– Бросьте, разве можно вас не любить?

– Но вы долго сопротивлялись!

– Я боялся... Учтите, я даже ни разу еще не целовался.

– Доверьтесь мне...

Через полчаса они лежали на широкой кровати в каюте графини. Освальдо мечтательно смотрел в потолок, на лице юноши цвела счастливая улыбка.

– Что ты сейчас чувствуешь?

– поинтересовалась Тереза, нежно поглаживая голову любовника.

– Я как будто заново родился, - ясным голосом произнес Освальдо.
– Мне так легко, так спокойно на душе, как никогда еще не было... Это все благодаря тебе!..

Юноша перевел влюбленный взгляд на женщину.

– Мне кажется, - продолжал он, - мы с первой минуты нашего знакомства знали, чем все закончится...

– Пожалуй...

– Я больше не чувствую времени... Его больше нет...

– К сожалению, есть, - возразила Марци.
– Тебе нужно идти, пока охранники не заметили твоего ухода.

– Верно, - вздохнул Освальдо.

Он нехотя встал с кровати и быстро оделся. Уходя, юноша поцеловал графиню на прощание.

– До завтра!
– отчаянно борясь с зевотой, проговорил Освальдо.
– Надеюсь, не засну на своем посту.

– Удачи!
– сказала вслед ему Тереза и сладко вытянулась на постели.

На следующий день в салоне парохода царила апатия. Никто уже не думал играть в карты. Пассажиры задумчиво бродили по салону, изредка перебрасываясь словами друг с другом, беспрестанно подходили к иллюминаторам, в которых застывшей серой глыбой по-прежнему виднелся эсминец, курили, машинально стряхивая пепел сигарет на пол. Время тянулось невыносимо медленно.

– Черт побери, лучше бы я пошел воевать!
– вдруг воскликнул Деффенди.

– Вы?
– насмешливо протянул Ромоли.

– Бьюсь об заклад, вы не продержались бы там и суток, барон, - язвительно произнес Бергамин.

– Сколько еще будет длиться наше заточение?
– возмущался Деффенди.
– Почему никто ничего не говорит?

– Терпение, синьор барон!
– попытался успокоить его Дзанелла.
– Все мы сейчас на нервах. Когда-нибудь все это закончится.

– Когда-нибудь?!

– Согласитесь, такая ситуация не может продолжаться бесконечно.

– Но что нас ждет? Нас собирается кто-нибудь спасать или нет?

– Этого никто не знает, - вздохнул банкир.

– Постойте! Давайте представим себя на месте террористов и все вместе подумаем, как они будут действовать, - предложил Клоккьятти.

– Вот еще!
– проворчал Пелос.

– Это бесполезно, - простонал Точе.

– Для чего террористы захватили наш пароход?
– спросил Клоккьятти.

– Чтобы взять в заложники влиятельных в Италии людей, - снисходительно ответил Дзанелла.

– Браво, синьор банкир!
– усмехнулся Бергамин.

– Но зачем они взяли нас в заложники? У кого какие версии?
– поинтересовался Клоккьятти.

– Синьор Ромоли считает, что коммунисты добиваются освобождения их предводителей из тюрем, - проговорил Дзанелла.

– Хорошо, - кивнул Клоккьятти.
– Еще версии?

– Коммунисты требуют капитуляции Италии, - предположил Пелос.

– Ну, это вряд ли, - покачал головой Аосталли.

– У кого еще какие мысли?
– снова задал вопрос Клоккьятти.
– Синьор Фонтанот?