Крепость на Пристанской

С неделю Валя не могла прийти в себя, она постарела, подурнела лицом, ходила по деревне скучная, неулыбчивая. Не хотелось ей сейчас заниматься самодеятельностью, и занялась она ремонтом клуба. «Выбила» у начальства денег, раздобыла досок, извести, съездила в город за краской. Нужны были плотники, не брать же со стороны халтурщиков. Хватит своего халтурщика. Бойкин даже не захотел разговаривать сказал:

— Не до тебя, слушай, скоро вовсе твой клуб закроем, зерно туда ссыпать будем.

— Ты думаешь?

— А чего думать-то. Без танцулек можно прожить, а без хлебушка не проживешь.

Она глянула столь сурово, что Бойкин только подивился: до чего же изменило девку замужество.

Председатель колхоза послал к Вале плотника, который был так стар, что все у него, у бедного, валилось из рук. Валя пригорюнилась, но старичок оказался мастером большой руки: мало-помалу приводил он в порядок двери, окна, пол, сцену.

Валя сама побелила и покрасила в клубе. Потом обегала девок и парней, уговорила их сделать уборку возле клуба. Работа эта отвлекала ее от неприятных мыслей о муже.

Старалась она быть спокойной и бодрой, и думала, что люди не замечают в ней никаких перемен. И очень удивилась, когда Евдокия Егоровна сказала с неудовольствием:

— Очень уж стала придирчива. И не знаешь, с какого боку подойти к тебе.

А думы не давали покоя.

Если бы Петр был совсем плохим. Тогда бы все просто и ясно: с ним надо порвать. Но даже когда он пьян, проявляется в нем что-то по-настоящему человеческое, душевное. Кажется, понапрягись она, Валя, еще чуть-чуть и будет муж таким, каким надо.

Поначалу думала: из-за пьянки такой он. Потом поняла: не только.

Сказал как-то с усмешкой: «Трудновато, наверное, быть шибко правильной-то? Небось только, и думаешь, как бы не сойти с пути этого». Вот уж не думает. «Трудновато». Странно.

Она никогда никуда не запаздывает, день проводит, как по расписанию. Неказистую мебель и в комнатке при клубе, и в квартире у тетки Петра расставляла одинаково: у двери кровать, над кроватью будильник висит, у окна столик и зеркало, напротив столика дедовский сундук. Стены квартир красит в один цвет — любимый, розовый. Учителя местной школы посмеиваются: «Не только педант, но и консерватор», «Дама строгих правил».

Так ей легче. И безалаберность, недисциплинированность Петра сбивали ее с привычного ритма, она мрачнела, нервничала, уходила в себя. Валя понимала, что он не может быть точно таким, как она. Но он — полная противоположность ей и от этого тяжко.

3

Отпросившись с работы, Валя поехала на попутной машине в Яровскую.

Школа в Яровской была на замке. Прохожие показали дом учительницы. От нее Валя узнала, что плотники закончили работу и, сложив монатки, еще вчера утром уехали из деревни. Возле чайной она упросила одного шофера взять ее с собой, но в последний момент надумала поговорить с хозяйкой дома, где ночевали плотники. И, слава богу, что надумала. Хозяйка, весьма предприимчивая особа, готовая сдать под жилье не только комнату, но и амбар, баню, курятник, была всезнайкой и болтуньей. По ее словам, плотники славно подработали. Пономарев с Метелицей уехали в Александровку, а Петр, накупив яиц («баб ловко уговаривал, и по дешевке продали ему, чертяке»), подался в город, на базар, видно. Хозяйка хвалила Петра, говорила о нем с довольным смешком. Но уж лучше бы она ругала его.

Городской базар был пестр и огромен. Валя ходила возле торговых рядов и диву давалась: здоровенные мужики и бабы, на которых можно воду возить, продавали редиску, ягоды, цветы. В полутемном павильоне, где пахло сыростью и гнилью, во многоголосом шуме она уловила фальшиво-бодрый бас Петра:

— Эй, кому яйца? Свеженькие. Подходите, пока не продал. Кому яйца?

Он скользнул по ее лицу равнодушным безучастным взглядом. И тут же снова взглянул, уже испуганно и цепко. Покраснел, нахмурился.

— Ты как тут?

— Да вот приехала яичек купить. Говорят, не дорого берешь.

— Я тебя всерьез спрашиваю.

— Ну если всерьез… Приехала поглядеть, как ты торговлю ведешь. В Александровке завмаг увольняется, так может тебе на его место. Глядите-ка, он хмурится. Ему это не по душе. Ему по душе спекуляция.

— Ты что, скандал решила устроить?

Он наклонил голову, как разъяренный бык. Валя уловила в его дыхании запах водки.

Вечером, когда шли на ужин, она спросила его:

— С утра, видно, пить начинаешь?

— Вчерась налакался, а сегодня только кружку пива дернул. — Он усмехнулся. — Проспиртовался, так все время пахнуть буду.

Поглядел на новые пятиэтажные дома.

— И здорово же строятся, черти. Пять лет назад тут одни гнилые хибарки стояли.

— Трудятся люди не так, как мы с тобой.

— Не так, как я, ты хочешь сказать. Я же понимаю тебя.

— Не совсем.

— Пони-маю. Я вот вижу: ты стыдишься меня. На базаре как рак покраснела. А что мне было делать? На ремонте школы мы заработали куды меньше, чем думали. Когда приехали, директор школы начал крутить-вертеть. Дескать, деньжонки только на ремонт крыши имеются. Что было делать? И вот решил поднажиться за счет яиц этих. Не только для себя стараюсь.

— Очень нужны мне такие деньги.

— А я только так могу. Че ж ты за меня за такого выходила?

Он спросил полусерьезно, полушутливо. Она ответила в тон ему:

— Мало ли я глупостей делала.

Он посуровел.

«Себялюбив», — подумала она.

Автобус в Александровку отправляется в семь утра. Надо было как-то провести вечер и ночь. Они зашли в ресторан поужинать. Валя никогда не бывала в ресторанах и думала почему-то, что в каждом из них шик и блеск, роскошно одетые люди едят редкие кушанья и пьют коньяк с шампанским.

А здесь было дымно, тесно и шумно. Пьяные мокрогубые мужчины пили водку и что-то настойчиво доказывали друг другу, размахивая руками. Женщины, сидевшие с мужчинами, тоже не понравились Вале: слишком накрашены, в слишком коротких юбках, слишком громко смеются. А Петр был довольнешенек. Разрывая крепкими зубами кусок свинины, он говорил, подмигивая жене:

— Во житуха! Давай, слушай, уедем в город. Людей здесь до черта и не видно, чем ты занимаешься. Тебе не хочется? Нет, ты и в самом деле не поехала бы в город?

— Если бы хотела, так давно бы переехала.

— Оно, конечно, шум тут страшенный и бензином воняет. Все куда-то торопятся, бегут как сумасшедшие. Но зато уж знаешь, среди всех-то совсем незаметный будешь. Волюшка! Да, позавчера о тебе по радио говорили. Дескать, порядок в клубе, дескать, кружки работают хорошо, лекции читают и всякое такое.

— Целый день ходили с тобой, а ты только сейчас вспомнил об этом. Эх ты!

У ней подступали слезы к глазам: кажется, многовато выпила.