Крепость на Пристанской
Шрифт:
10
В обеденный перерыв один из рабочих подсунул Семену областную газету:
— Прочти-ка, голубок!
На второй странице был обведен красным карандашом заголовок заметки «Хапуги». Неизвестный Семену автор вовсю ругал Яшку Караулова, Яшка на комбинатской машине возил кому попало дрова и мебель и драл с граждан страшные деньги. Ну, а дальше били и в хвост и в гриву Земерова: «Имеет с матерью два дома полезной площадью 84 квадратных метра (и метры подсчитали). Один из домов, расположенный по ул. Луговой, полностью занят квартирантами, которые
Из проходной Семен вышел с кладовщицей цеха, которая, видя, как он хмурится, захотела отвлечь его от тягостных мыслей (она тоже прочитала заметку) и рассказала, что позавчера ночью на фабрике меховых изделий воры утащили штук тридцать ондатровых шапок и сколько-то шкурок ондатры.
— Тыщи на две, не мене. И ловко сробили, слышь. В цехах люди были, у проходной — охрана. Говорят, кто-нибудь из заводских, не иначе. Вот уж за такие делишки надо б ноги повыдергивать. Тут те не то, что квартирантов держать.
«Спасибо, заступница. Только мне от этого не легче».
Их догнал Яшка Караулов.
— О чем беседа? Видал, как нас с тобой в газете разделали?
Яшка вовсе не казался огорченным и глядел на Земерова с издевочкой.
Кладовщица свернула в сторону.
— Бойкая бабенция. Ну, так чего скажешь насчет газетки? А? — Яшка звучно сплюнул.
— Написали — значит, правильно.
— Разделали под орех, растяпу. Отругали, даже больше, чем меня. Так тебе и надо, слюнтяй несчастный.
— Подожди, до тебя еще доберутся.
Семена раздражал Яшкин вид — полушубок расстегнут, руки в карманах брюк, в зубах дрыгает папироса и весь он согнулся жуликовато. Говоря Караулову колкие, неприятные слова, Земеров чувствовал какую-то унизительную злорадность.
— И доберутся, и разберутся.
— В чем разберутся? — папироса во рту Яшки приподнялась и стала неподвижной, как сук на дереве.
— Да мало ли…
Яшка выплюнул папиросу.
— Ты, сволота, договаривай, коли начал.
— Ну, к примеру, чебачки куплю в магазине за двадцать семь копеек кило, а продам за шестьдесят.
— А ты видел, как я продавал? Говори — видал? А если б и продавал, так что? Что тогда?
— Фрукты всякие с Украины… Вишня, яблоки, к примеру. Мало ли на Украине разных фруктов. А здесь в магазинах-то редко.
— Ты что… твою мать, ты что, крыса дохлая, тут муть разводишь?!
Яшка выпрямился и остановился, задерживая Семена рукой. Он не мог понять, что случилось с тихоней Земеровым.
— И потом спиртик…
— Что?!
— Спиртик, говорю. Кузьмич в Каменногорске здорово любит спиртик пить. А его тока на комбинате можно достать.
Яшка глядел тяжело, и Семена охватила подленькая трусость, захотелось улизнуть. Чтобы не дать этой трусости разрастись и вместе с тем желая показать разницу между собой и Яшкой, Семен сказал с неожиданной злобой:
— Да и на фабрике мехизделий тоже, наверно, без вас с Ленькой не обошлось. Там всю фабрику растащили.
Это было уже слишком. Ведь Семен знал, что Караулов
и Сысолятин не воруют. И, кроме того, «всю» фабрику не растащили.«Даже в лице, кажись, изменился, мерзавец», — подумал Семен. Но Земеров и сам всякий раз менялся в лице, когда шутки ради или всерьез его вдруг незаслуженно обвиняли в чем-либо нехорошем, и потому сомнение, появившееся у него на миг, тотчас исчезло. А злоба на Яшку росла и хотелось перечить ему. Семен вспомнил разговор на квартире Сысолятиных.
— За шапку-то в Новосибирске по полсотни дают. А жинка у братана твово что хошь провернет.
Они скрестились взглядами. На какую-то долю секунды, может быть, на сотую, Семен прочел вопрос в настороженном взгляде Яшкином: «Неужели ты, сука, че-то знаешь?» И ответил: «Все может быть».
А потом он глядел на Семена, как всегда, прямо, ровно и строго — попробуй что-то пойми. Засмеялся:
— Силен! Шпиком бы тебя в старую пору. Полгорода пересажал бы.
«Как он глядел». И тут же наплыл второй вопрос: «Что я все сомневаюсь, подозреваю последнее время?» «Полгорода пересажал бы». Семен успокоился. И зря.
Яшка спросил, что Семен будет делать вечером и как у него со здоровьем.
У дома Земеров повстречался с Анфисой Сплетницей.
— Семен Ильич, голубчик, — заворковала Анфиса. — Давно собираюсь потолковать с вами. Пристрой к дому хочу сварганить. Подошли бы ко мне, присоветовали, как лучше. А?
— На кой вам леший этот пристрой? Двоим-то с сыном.
— Людей на фатеру впущу. Вот как вы.
— Хм! А если я грабить буду, вы тоже? Ладно, зайду.
Он пошел, а Анфиса стояла в недоумении.
Полчаса спустя Яшка сидел в квартире Сысолятиных прямо в полушубке и шапке. Торопливо, курил. Леонид стоял напротив, морщась и кусая губы.
— Связался я с тобой.
— Да не стони! — раздраженно отозвался Яшка.
— И все ты виноват. Ну зачем тогда приволок этого цыпленка? Вот как укатают лет на десять. Вчера тип какой-то весь вечер торчал под окнами. И на фабрике все подозрительно смотрят.
— Болван! — оранул Яшка. — Кой черт будет за тобой следить! Давно бы схватили. Видали, что ты взял? Видали?! Не видали!
— Я в книжке вычитал, что сейчас все такие дела раскрывают.
— Ну да, все, — хохотнул Яшка. — Они напишут, только читай. Забудь, что было, понял? Знать ничего не знаешь. Я запрятал так, что тысяча чертей не найдет. Полежат до лета, а там сообразим.
— Пригрозить надо тому сволочуге.
«При-гро-зить», — едко усмехнулся Яшка.
Леонид ругал себя, что в тот злосчастный вечер поддался спьяна на уговоры Караулова и впервые в жизни пошел на такое дело.
А Яшка? Яшка тоже боялся. Боялся, что если раскроют кражу, то начнут, пожалуй, копаться и дальше и докопаются (нынче и в самом деле умеют) до других, самых разных, грешков Яшкиных; совершал он их и здесь, и на Урале, где жил когда-то. Они, эти давние грешки, не особо беспокоили его прежде, но с каждым днем думы о них становились все более навязчивыми. Вот и давеча в разговоре с придурком Земеровым он вроде бы побледнел, чего с ним никогда не бывало. И взгляд у того телка…
Яшка запугивал трусоватого, неустойчивого Сысолятина и врал ему с три короба о своем разговоре с Земеровым.