Кристальный пик

— Я отвернусь, — сказал Солярис, заметив мой косой взгляд, и неожиданно для себя я испытала разочарование.

«Ты действительно пришел сюда со мной, чтобы отворачиваться?», подумала я невольно, но тут же устыдилась собственных мыслей и взялась за край туники, когда Сол действительно отвернулся и подпер плечом нефритовый желоб.

— Ты слышал, о чем я с Волчьей Госпожой говорила? — решила спросить я, пока развязывала пояс и стягивала нижнее одеяние через голову.

— Да, слышал, — ответил Солярис. Так вот, почему он молчит и вопросов не задает — ему попросту нечего спрашивать. И так все знает. Разве что... — И то, что ты Госпожу снять с нас проклятие просила, тоже слышал.

— И что думаешь об этом? — поинтересовалась я невозмутимо, будто не заметила отсутствия радости в его голосе. Разве не это обещание, — освободить его от самой себя, — я столько раз давала Солу? Разве не об этом должен мечтать дракон, привязанный к земле и смертной столько лет? — Лишь вёльва, наложившая проклятие, способна его снять, а Виланда давно мертва, — напомнила я, не теряя надежды, что Солярис вот-вот очнется и обрадуется. — Госпожа же — матерь сейда. Лишь ей помочь нам и под силу.

— Да, знаю, — равнодушно сказал он.

— Помнишь ту ночь в пещере у Цветочного озера? — Я улыбнулась своему отражению в одном из бриллиантов. — Я тогда сказала тебе, что доберусь до нее ради тебя, если потребуется. Как видишь, королева Круга никогда не бросает слов на ветер.

Солярис хмыкнул, и в пещере повисла тишина. Вода под нами бурлила от источника, бьющего из-под земли, и, отражая в себе нефритовый рельеф, имела цвет травянисто-изумрудный, напоминая море в моем родном крою, точащее скалы под замком Дейрдре. Мы с Матти и Солом редко купались в нем, — уж слишком соленым оно было, да и крутой спуск к нему запросто мог обернуться переломом обои ног, — предпочитая морю то самое Цветочное озеро. Плавала я всегда в нижнем одеянии, не осмеливаясь купаться совсем нагой. Но за этот год смелости во мне стало гораздо больше. Потому я разделась полностью: сложила тунику с платьем стопкой на краю, распустила косы, повыбирав из них все заколки, и приблизилась к воде.

Я погрузила в горячую воду сначала одну лодыжку, затем вторую, а после опустилась в воду по колено, опираясь о бортик, под которым оказалась гладкая, как скамья, ступенька. Солярис не торопил меня, позволяя спокойно примеряться к глубине и температуре. Только прислушивался к плеску воды и моему дыханию, которое невольно участилось от захлестнувшего тело жара. Вода была горячей — не как кипяток, а как подогретое на печи молоко. От этого в голове стало еще туманнее, чем было прежде, зато изнуренные мышцы мгновенно расслабились, волосы намокли и потяжелели. Я уже и не помнила, когда стригла их последний раз, потому они затянули собою почти всю поверхность купальни подобно тине. Не в силах противиться неге, я легла на спину, сомкнула веки и раскинула руки в сторону руки, позволяя воде мягко качать меня из стороны в сторону.

— Зачем? — спросил Солярис после нескольких минут моего безмятежного покоя.

— А? — Я лениво приоткрыла один глаз.

— Зачем ты снова собой ради меня жертвуешь? Зачем согласилась волю божественную исполнять, лишь бы проклятие мое разбить? Я тебя просил об этом?

Я вздохнула, снова оперлась на ноги и подплыла ближе к бортику. Если в центре купальни вода доставала мне до ключиц, то под обрывом едва достигала талии. Потому я согнула в коленях ноги, чтобы оказаться прямо под Солом, но при этом не стоять перед ним голой и не мерзнуть.

— Мы ее и без того исполняем, причем оба и уже давно.

— Я не об этом спрашиваю.

— Ты чего же, свободы что ли не хочешь?

— А сейчас у меня нет свободы? — ответил Солярис и едва сдержался, чтобы не повернуться ко мне, по-прежнему стоя к купальне спиной. Лишь по этой спине я уже могла сказать, что он злится. Только в моменты злости он и покрывался на шее чешуей. — Я могу идти, куда пожелаю. Я могу пить и есть, что пожелаю. Я могу обернуться собой, подставить тебе крыло и полететь туда, куда мы пожелаем.

— Мы, — подчеркнула я. — Вот именно.

— А быть частью «мы» несвободу означает? В таком случае что, и ты несвободна тоже, получается?

— Я тебя не понимаю... Я же не отказаться от тебя хочу, не в Сердце вернуть и не изгнать из замка! Всего лишь даровать возможность самому решать, когда тебе подниматься в небо, а когда нет. Разве это плохо? Или ты... — Я осеклась, заметив, как Сол сгорбился от моих слов. — Ты боишься, что тогда я перестану быть тебе нужна?

Солярис обернулся. Из-за скопившегося пара поверхность воды стала практически матовая там, где я стояла, но он все равно отвел глаза, как только вспомнил, что я стою в воде полностью нагая. Однако это не помешало ему пройти до края купальни и, наклонившись, потянуться рукой к моей макушке.

— Рыбья ты кость... — вздохнул он надо мной.

— Хватит делать так! — вспыхнула я и отпрыгнула от него, шлепнув по руке, когда он попытался потрепать меня по волосам. — Будто я дитя малое!

— Раньше ты не возражала, — растерянно произнес он.

— Раньше я и была дитем, а не твоей ширен.

Сол склонил голову в бок и все же скользнул по мне взглядом, но каким-то рассеянным, беглым, будто смотрел не на меня, а сквозь. Затем он кивнул каким-то своим мыслям, разулся и, веля мне отойти чуть дальше, спрыгнул в воду по пояс, намочив и рубаху, и штаны.

— Ты чего в одежде в воду сиганул?! — воскликнула я, закрывшись от брызг рукой. — Совсем дурак?

Губы обожгло, но то была не вода, накатившая волной от прыжка Соляриса. Он поцеловал меня без всякой осторожности, так свирепо и остервенело, будто думал, что я вот-вот начну брыкаться и пытаться от него отбиться. Ладони обхватили мою голову, сжали с двух сторон, бескомпромиссно притягивая ближе, из-за чего я едва не выпрямила ноги и не вынырнула из воды голышом. Кровь застучала в висках, когда по языку заскользил язык Соляриса. Я почувствовала раздвоенный кончик, как у змеи, какой появлялся лишь в те мгновения, когда Сол сдавался под напором своей первородной сути, а затем почувствовала и острые зубы, которыми он слегка прикусил мою нижнюю губу, словно в наказание за сказанное.

— Не хочу, чтобы я перестал быть тебе нужен, — прошептал он, опустив руки мне на плечи. Агатовые когти запутались в моих волосах, перебирая их и укладывая, тяжелые. — В тебе половина моей души, а во мне — половина твоей. Я твоя сокровищница. Лишь благодаря тому, что мы стали одним целым, ты до сих пор жива. Я благодарю Виланду каждую ночь и каждый рассвет. Вовсе не я был твоим подарком на день рождения, а ты моим. Так зачем мне его, — тебя, — лишаться?

Сердце Соляриса билось под моими ладонями так сильно, что, казалось, оно лежит прямо на кончиках моих пальцев. Я смяла ворот его намокшей рубахи, провела по груди, на которой блестели прозрачные капли, и лишь затем нашла в себе силы сказать:

— Сними это с себя.

— Что именно?

— Все.

И тогда я наконец-то выпрямилась, вынырнула из воды по пояс и предстала перед Солярисом лицом к лицу. Ему не оставалось ничего, кроме как посмотреть на меня в упор. Волосы, длинные и потемневшие от воды, легли мне на грудь плащом, но этого было более чем достаточно, чтобы у меня загорелись от стыда щеки, а у Сола — уши. Я никогда не считала себя настолько же привлекательной, как Матти, даже более того — едва ли вписывалась в дейрдреанские каноны красоты. Из-за сахарной болезни, не будь я принцессой, меня бы наверняка дразнили тощей или худосочной. Слишком узкие бедра, слишком костлявые колени и руки (левая так вообще буквально), слишком маленькая грудь. Не зря Солярис прозвал меня «рыбьей костью». Шрамы только добивали любое очарование, которое могло во мне оставаться: бледные полосы под ребрами, пунцовые отметины под самым сердцем. Однако, стоя напротив Сола во плоти и естестве своем сейчас, я совсем не переживала об этом, ибо, когда он посмотрел на меня, золото в его глазах оборачивалось солнцем.