Кровь боярина Кучки

–  Измена отцу - большой грех!
– покачал головой отшельник.

Ростислав с хитрым прищуром глянул на него.

–  Тебе, недавнему язычнику, исповедовать меня не пристало.
– Тут же, устыдясь резких слов к своему спасителю, князь в смущении огляделся, как бы в поисках выхода. И увидел колодец с журавлём, - Дай воды испить.

Род поднял из-под земли плещущую бадью.

–  Мёд, а не водица!
– восхитился князь.
– Для чего здесь, в безлюдье, вырыли колодец?

–  Я вырыл для себя, - отвечал затворник.

–  Сам? Один?
– не поверил Ростислав.
– А как определил, где рыть?

Род заметно просветлел от доброго воспоминания.

–  Вышел до восхода солнца, приглядел место, где растёт ольха, там должна быть вода вкусная, лёг на землю, прижал бороду к земле и смотрел в сторону солнца, пока не узрел облачко, как бы исходящее из недр. Замерцало оно перед очами, аки тонкая роса. Пусть сухое было это место, я знал: вода неглубоко.

–  Ишь ты, водознатец!
– сердечно восхитился князь, входя в избу и садясь на лавку.
– А что это на поставце за скляницы?
– указал он на зелейные снадобья.

–  Ты бы мне поведал, княже, что в мире делается, - переменил беседу Род.
– Я ведь третий год в затворе. С тех пор как на моих глазах убили киевского схимника…

–  Ах, ты про Игоря Ольговича, - вздохнул, нахмурившись, знатный гость.
– Как водится, одно убийство кладёт начало тысячам убийств. Два Святослава - брат и племянник убиенного, а с ними два черниговских Давыдовича с моим братцем Глебом выступили против Изяслава как виновника злодейства…

–  Он не виноват, - вставил Род.

–  Доказывать-то недосуг, коли руки чешутся, - заметил князь.
– Вот покоторовали вволю, гоняясь друг за дружкой, и сошлись решительно у Любеча. Шальной зимний дождь переполнил водою Днепр. Великий князь едва перевёл войско обратно через реку.

–  Сторожевой полк полностью утоп, - вспомнил Род своё прошлогоднее видение.

–  Да, утонули венгры, союзники Изяслава. А ты как знаешь?
– вскинулся вдруг опешивший рассказчик.
– Тебя там не было…

–  А после что делалось?
– не ответил Род.

–  После, как водится, перемирились все, оставив в пепле села и города, - развёл руками князь.
– Ольговичи с Давыдовичами удалились в свои вотчины. А Изяслав с братом, Смоленским князем, моим тёзкой, отправились воевать Суздальскую землю моего батюшки, единственного, кто не хотел мириться. И запылали города на Волге и Медведице от Углича до Ярославля. Весной Мстиславичи попировали в Скнятине и возвратились восвояси.

–  Увели тьму тысяч пленников, - невольно досказал отшельник, - своих сородичей - славян.

–  Семь тысяч увели. А ты откуда знаешь?
– снова встрепенулся Ростислав.

Род не отвечал. Князь решительно поднялся.

–  Поеду-ка домой. Тут неуютно у тебя, - изрёк он, трепетно поёживаясь.
– Живёшь боярином, хотя без челяди. А может, челядинцы твои все под шапкой-невидимкой? Такое крепкое хозяйство в одиночку не поднять. Чего забрался в дрёмный лес? От кого хоронишься?

Затворник промолчал.

Они уже покинули избу.

–  Спасибо, что от смерти спас, - сердечно сказал князь.

–  Надолго ли!
– чуть слышно вырвалось у Родислава.

Гость услышал.

–  Что сие значит?

– испуганно остановился он, - Андрей рассказывал про тебя, покойный братец Иван писывал. Первый - ненавистник твой, второй - любительный приятель. А сходились на одном: ты ведалец!

–  Пойдём-ка без промешки, - резко взял гостя под руку отшельник, - Твои отроки давно проснулись, ждут.

Однако князь проворно вырвал локоть:

–  Не прикасайся. От тебя исходит расслабляющий какой-то ток. Мне тяжко спрашивать о собственной судьбе. Однако желаю знать…

–  Смири свои желанья, - терпеливо просил Род.

–  На колени рухну!
– бился в нетерпенье Ростислав.

Он в самом деле рухнул на колени.

Отшельник возложил руки на его чело.

–  Опомнись, глупый человек, успокойся. Что наша судьба! На куфу горечи серебряная лжица сладких капель… Встань и живи, не думая о смерти.

–  О, как тяжелы, как жёстки твои длани!
– сжался, круто изменившись, Ростислав.

–  Ужесточились руки от трудов, - смутился Род.

Князь медленно поднялся и молча пошёл к берегу.

Спускаясь в лодью, он замешкался, порывисто обнял спасителя и по-домашнему, по-родственному сообщил:

–  А у невестушки Улиты прошлым летом родился сын. Гюргием назвали в честь деда. Слышно, снова на сносях.

Род отвёл мученический взор:

–  Мне ведомо.

Лодья отчалила. Стоя в ней, князь не спускал глаз с берега, пока не исчез из виду.

Отшельник сгорбился, словно состарился, и медленно побрёл в свою лесную келью.

2

Однажды поутру Род понял, что крещенские морозы отошли: окно оттаяло. Сон, в ту ночь виденный, заставил торопиться. Умылся, разгребая стынущими руками льдинки в бадье. Подкрепился горячим взваром с калачом. Под тёплую шерстяную ряску надел праздничный зипун однорядный, безрукавный, лазоревый. Привычную палицу, лесную тел охранительницу, забыл прихватить.

Румяное зимнее солнышко ослепило, но не согрело, хотя наст под ногами не похрустывал, а позванивал. Вместо мороза ветер ударил с реки. Не сразу решишь: что лучше. Зимою Род не ходил к Днепру, на сей же раз не шёл, а скорее бежал, словно бы поспешал к урочному времени. Сам над собой подтрунивал, не убавляя шагу. Во сне княгинин каптан в большом санном поезде стремился к нему по Старо-Русской дороге. Оставив поезд у зарытовского моста, обшитый волчьими шкурами возок своротил на Днепр. Надо же такому привидеться!

Застыв на высоком берегу, отшельник снял тёплую скуфью, освежил запаренные неумеренной ходьбой кудри. Река была девственно чиста. Ночь скрыла под порошей все следы, утро же не порушило ночного покрова. Теперь пришла пора засмеяться вслух над своим сноверием: видел во сне, да наяву прозевал!

Ухо уловило звук боркунов. Вот они явственно клацают. Вот вырвался из-за белого лесного поворота густой парок, и тут же выскочила шестерня цугом, впряжённая в мохнатый каптан. Вспыхнуло от солнечного луча слюдяное окошко.