Кровь в его жилах

— Но, Саша…

Лес в яви затих. По потревоженному снегу, забросанному кое-где землей, очень медленно ходил леший. Кажется, он еще был недоволен — так ярко сияли в утреннем свете его золотые совиные глаза.

Саша по-прежнему шепотом признался:

— Я не помню вас. Только сны, как утешение, что в этом мире есть еще кто-то, кому я важен, кроме родителей. Я не помнил ничего из снов, может только поцелуй, точнее тепло на губах… Я просыпался и знал, что однажды мне повезет, и я встречусь с вами…

Светлана все же отстранилась — сейчас речь пойдет о Верочке, и совсем неприлично быть при этом в кольце Сашиных рук.

— А потом Лапшины…

Саша нахмурился:

— Причем тут они? Елизавета, прошу поясните, за что вы извинялись передо мной там на пожарище? Мне некогда бегать за Демьяном и пытать его, что за слухи ходят обо мне по городу.

Леший что-то принялся кричать в лесу, только сюда не доносилось ни звука. Светлана смутилась — иногда её приспешница оказывалась права.

— Тогда я лучше промолчу, раз слухи нелепы. Не нужно тебе этого знать.

Саша улыбнулся кончиками губ, а глаза при этом были отчаянно серьезными:

— Холера, придется все же допросить Демьяна.

Светлана опустила глаза вниз: нельзя слушать слухи и сплетни! И особенно верить в них, как поверила она.

— В городе говорили о вашей скорой свадьбе с Лапшиной.

— Старшей? — странно уточнил Саша.

— Младшей, конечно же.

Он нахмурился:

— Что-то еще говорили? Михаил говорил что-то ребенке, которого ждала Вера Лапшина.

Светлана молчала, не зная, что сказать. Саша отвернулся, выругался в сторону холерой и сам сказал:

— Поскольку в городе ничего не знают о цесаревиче, то отцом ребенка назначен я? Получается, я вас обидел гораздо сильнее, чем думал. И как вы меня терпели…

Она вскинулась и столкнулась взглядом с Сашей. В его глазах было столько усталости и тоски, что она призналась:

— Я радовалась за вас… Я радовалась, что ты нашел счастье. Прости, что поверила в сплетни.

— Я поговорю с Демьяном. Он вроде полицейский чин, а ведет себя как бабка на завалинке… Поверьте… — его рука дернулась вверх, и тут же вернулась на место. Саша еще и за спину руки завел. — Я ждал вас, Елизавета, именно вас. Только, чем больше я ждал, тем больше убеждался, что я вас предал. Белая высушенная астра в моем дневнике… А я не помнил никого, кто бы их любил… Кошачья корзина, которую достали из-под развалин казенки, а я никогда не держал котов. Чиненные домовым из казенки Уземонки ботинки на вас… Но ни я, ни домовой вас не помнил. Когда леший вас назвал императрицей, я все понял. Понял, что предал вас, и Баюша стерла мою память. А я только рядом с вами чувствую себя живым. Я только с вами дышу и учусь шутить, радоваться жизни и быть человеком. Я не знаю, как вымолить…

— Ты никогда не предавал меня. И стереть память тебе и Мишке, а также половине города, была твоя идея. Твоя. Я же хотела потихоньку уехать из города, исчезая навсегда…

— Ай да я, — он опустил взгляд. Светлана хотела бы его утешить, но обнять его ей не позволяли приличия. Она лишь подтвердила, как тогда на Вдовьем мысу:

— Ты очень шустрый.

— Я… — он хмурился, выстраивая имеющиеся у него факты в такую-то свою цепочку рассуждений, совсем неправильных, быть может. Светлана вновь повторила:

— Ты не предавал меня. Ты, Матвей и Мишка — все, что у меня есть. И Баюша, конечно.

— Хорошо быть Мишкой…

— Почему?

Леший устал орать куда-то в небеса и улетел прочь.

— Он легко может между делом сделать предложение руки и сердца и даже не переживать об отказе.

— Саша…

Он слишком мрачно для предложения руки и сердца произнес:

— Я осознаю, что не ровня вам. Я осознаю, что ничего не могу изменить. Просто прошу: позвольте мне быть рядом с вами. Позвольте защищать, позвольте быть вашим другом, если это не нарушит правила приличия… Я вернусь в опричнину, я попрошу стать вашим телохранителем, если вы позволите. Я…

— Саша, я простой титулярный советник. Я не стремлюсь занять трон. У меня нет печати сокола. Я так же, как ты кромешница, а нечисть не имеет права занимать престол. Я уже давно не Великая княжна, чтобы Дальногорские или Соколов не думали. У меня своя судьба.

— Тогда позвольте мне стать частью вашей судьбы. Я не предам ваше доверие.

— Саша, я верю тебе. И я… Я люблю тебя. — Змей не заслужил того признания в любви, а Саша — да.

Он нахмурился и отвернулся в сторону. Совсем не то, что требуется влюбленной девушке в такой момент.

— Простите, что не могу признаться вам в ответ. Простите, что не могу сделать вам предложение, как положено. Мне никогда, даже заслужи я потомственное дворянство, не перешагнуть сословные границы между нами. Кто вы и кто я. Это просто невозможно.

Змей ей нравился больше. Змею было плевать на то, что она Великая княжна.

Ей хотелось орать, а это совсем неправильно.

Саша не заслужил истеричных криков — он привычно возьмет вину на себя. А тут виноватых нет. Просто она родилась в не той семье. Просто Сашу при рождении убила какая-то сволочь. Виноватых, кроме той сволочи, нет.

Она выскочила из кромежа на берег Идольменя. Сейчас ей хотелось побыть одной, чтобы как раненый зверь зализать раны. Сословные границы не переступить, тут Саша прав. И у него в отличие от неё есть голова на плечах, и он знает, как поступить правильно. Только от этого правильно волком выть хочется. Жаль, что луна не полная, да и зашла уже почти.

Идольмень спал, покрывшись покуда хватало глаз льдом, еще тонким и хрупким, ведь зима не вступила в свои права. Светлана закрыла глаза и с трудом сдерживала крик. Хотелось как в детстве устроить истерику, только нельзя.

Саша прав.

И Екатерина Андреевна права.

И Волков, обещавший найти мужа, прав.

Только больно все равно.

Ей надо принять Сашину дружбу и не надеяться на большее. Кто она и кто он…

Горечь подкатывала к горлу. Даже Саша её не услышал. Её вообще никто не услышал. Её желания никто не собирался учитывать.

Она подняла глаза вверх, в небеса. Как же она устала быть одна. Как же тяжело, когда в моменты слабости и трудности не на кого опереться.

Остается только повторять, что справится со всем сама. А Саша прав, им нет смысла быть вместе — даже не потому, что она Великая княжна по рождению, а потому что она все равно собирается отдать жизнь, чтобы расторгнуть договор между Рюриковичами и стихиями.

Ей надо было выпустить боль, и она выпустила. Удар за ударом она наносила по ледяной глади Идольменя. Ярость боевого мага страшна в бою. Пусть даже бой идет с самой собой. Эфир кипел, как и чувства Светланы. Она переболеет любовью, раз отдать её она не в силах, раз её не принимают.

Она справится. Она привыкла быть одна, Саша тоже привыкнет к этой мысли.

Лед плавился, лед взрывался, лед кипел, паром уходя в небеса. Она била и била до изнеможения Идольмень — вдруг змею это надоест. Вдруг он придет — будет на ком выместить глупую обиду за свое происхождение. Почему она не крестьянка? Почему она не мещанка? Она не просила рождаться в царской семье!