Кроваво-красный

 — Насколько мне известно, он не отличался умом. — Золотая птица вновь стала всего лишь застежкой, и возложенные на неизвестные силы надежды сгорели в огне свечей, отраженном в гранях изумрудов. — Ты, видимо, тоже. Тебе не давали слова.

 — Аркуэн, нет... — Пергамент с шорохом упал на пол.

 — Матье, следующее слово от нее я буду считать сопротивлением воли Слушателя. Ты знаешь, что делать. — Улыбка альтмерки и выражение ее глаз утратили всякий намек на недавнюю искренность и сострадание.

 Пальцы Матье Белламона болезненно сжали руку; бретонец дрожал, и полукровка чувствовала, как он с усилием заставляет себя оставаться на месте.

 Он тоже когда-то служил в их убежище. Он тоже знал всех. Ему тоже было тяжело, но приказ Спикера пересиливал все чувства и страхи, заставляя повиноваться.

 — Итак, теперь здесь стало тише... — Аркуэн села на край стола, пренебрегая пустующим креслом. — Тебе нужно уяснить одну вещь и смириться. Все решено, Слушатель подписал приказ. Те, кто сейчас в убежище, не доживут до утра в любом случае. Разница лишь в том, кто это сделает. Или вы двое подтвердите таким образом свою верность Братству, или ими займутся мои люди и те, кого прислал Слушатель. Будь уверен, их достаточно. И так просто никто не отделается. Ты ведь знаешь меня, я люблю допросы. — Альтмерка аккуратно сложила ногу на ногу и разгладила складки черного дорожного платья. — Даже если они не имеют смысла. И ты напрасно думаешь сейчас о том, чтобы прикончить меня. Поверь, ты сделаешь только хуже. Едва ли у тебя получится, а если даже так, то Матье убьет твою ученицу, или кто она там тебе. И до убежища ты не доберешься — мои люди на всякий случай ждут у входа. — О стол негромко стукнули перевернутые альтмеркой песочные часы. — Очищение тоже начнут через час. Если, конечно, ты сам не возьмешь все в свои руки. — Она склонилась и почти ободряюще коснулась окаменевшего плеча Лашанса. — Я верю, ты можешь принять верное решение. Хотя бы чтобы не дать мне повода убить тебя и Терис, раз уж для вас двоих Слушатель на этот раз сделал исключение.

 Песчинки в часах падали, поблескивая на свету, и горочка внизу росла — медленно, но неумолимо. Песок отсчитывал секунды. Пять, десять, тринадцать, четырнадцать...

 На пятнадцатой секунде Терис не выдержала и снова закрыла глаза, давая красноте поглотить весь мир, отдавая сознание на растерзание лихорадке.

 Очищение. Это слово прозвучало, и теперь от него никуда не деться. То, чего еще минуту назад можно было избегать в мыслях, теперь обрело суть более ясную, чем просто приказ Слушателя.

 То, о чем говорили, чего боялись и во что не хотели верить — этого не могло произойти с ними. С кем и когда угодно, но не с ними. Все верили, что проблемы закончатся. Даже Мари, намекая на последствия, всерьез никогда не думала об Очищении. С ними этого не должно было быть.

 И не будет. Есть мудрый, проживший три сотни лет Винсент, есть Альга...далеко, но есть. И вампир что-то придумает, он найдет выход. К нему прислушаются,он старше всех в Черной Руке, он должен знать... Нужно только успеть к нему до того, как истечет час, отведенный на раздумия.

 Терис открыла глаза, возвращаясь в реальный мир — изломанный страхом и отчаянием, но еще существующий в прежнем своем виде. Есть привычный зал форта, есть темный коридор, ведущий наружу, есть Спикер, который тоже должен был все это понять...

 — Я принимаю условия. — Он поднялся на ноги, скрывая полукровку от глаз альтмерки, и хватка Матье сама собой ослабела, даруя свободу. — Терис, идем.

 ***

 Шаг за шагом по пустому коридору подземелья. Мимо уходящих вниз ответвлений и лестниц, мимо капающей в темноте воды. Все дальше от форта, от Аркуэн, от часов, которые она перевернет еще несколько раз, прежде чем приехать самой.

 Они шли молча, слов не требовалось — хватало мыслей, общих для обоих, общей надежды, окрепшей за время пути.

 Винсент должен знать, что делать. Он прошел через многое, видит людей насквозь, знает их слабые места и не одно десятилетие провел с членами Черной Руки. Он как-то убедил их принять служившую Мораг Тонг Альгу — одно это значило бесконечно много, и мысль о могуществе вампира согревала душу, отгоняя недавний парализующий ужас.

 Очищения не может быть. Уже утром все решится, они выйдут под тусклое рассветное небо, вздохнут с облегчением и забудут про эту ночь как про дурной сон. Она забудет про красные глаза лошадей, про золотую птицу на груди Аркуэн, про холодные и чужие лица незнакомых убийц, встретивших их в поле у тайного хода. Все это уйдет, исчезнет, нужно только найти выход.

 Убежище встречало полным беззвучием, не скребся даже Шеммер, обычно бодрствовавший ночами. Все спали, не зная о приказе Слушателя и о том, что выхода из убежища нет. Наверное, так даже лучше для них. Никто не натворит глупостей, а наутро все закончится...

 Терис украдкой заглянула в лицо Спикера и встретила его взгляд. Взгляд абсолютно мертвых глаз на сером лице, только теперь в нем не осталось даже отчаяния.

 Тишина была мертвой. Такой же, как в тот раз, когда приходила Ярость Ситиса. Только тогда эта тишина пришла извне, и ее не смели нарушить убийцы, разошедшиеся по своим углам и замершие в ожидании суда. То было временное затишье, всего один час час парализующего беззвучия и страха.

 Шаги и стук трости о каменный пол эхом отдавались в коридоре и зале, и эхо постепенно затихало, задушенное толстыми стенами.

 Часть факелов погасла, и сумрак скрывал ступени уходящей вверх лестницы.

 Терис не смотрела вниз, и, когда нога поехала на чем-то скользком, зажмурилась и вцепилась в руку Спикера.

 Три ступени, пять, десять... Не смотреть в приоткрытую дверь их с Мари комнаты.

 Шаги по коридору.

 Не смотреть в лицо Спикера, переставшего торопиться уже внизу и идущего медленно, как будто бы каждый шаг требовал больших усилий над собой, чем преодоление боли в покалеченной ноге.

 Не думать.

 Не отпускать руку.

 Из-за оставленной приоткрытой двери комнаты Винсента пробивался неяркий свет и длинным лучом вытягивался по коридору, маня подобно маяку. Приглашение без слов на разговор, о котором он знал, оправдывая свой трехсотлетний жизненный опыт.

 Когда Спикер толкнул тяжелую створку, огонек одинокой свечи задрожал, но не погас, и его свет лег на лицо вампира, острее обозначая его черты. Окрасил в рыжий встрепанный хвост русых волос. На долю секунды оживил густой багрянец крови на клейморе, покоящейся на коленях. Винсент Вальтиери медленно поднял голову, и его алые глаза встретили вошедших прямым и ясным взглядом.

 — Все же они помиловали двоих. — Голос вампира звучал так же, как и днем. Спокойно, без тени тревоги и сомнений.

 Он — самый старший в Братстве. Она знает, что делать. Он знает, как найти выход. Разумный и единственно верный выход.

 Мир качнулся, но в этот раз остался ослепительно ясным, не заволокла глаза лихорадочная краснота, в которую можно было нырнуть и найти спасение в отрицании.

 В коридоре с шипением гаснет факел. С клинка медленно капает кровь, и в набухающей капле отражается пламя свечи. Спикер тяжело прислонился к стене и молчит, глядя в пустоту и не спрашивая ничего даже взглядом, только пытаясь осознать свой вопрос.

 — Кто-то должен принимать тяжелые решения. — Алые глаза смотрят прямо, не давая сбежать от реальности, одним взглядом удерживая здесь и сейчас. — Я достаточно хорошо знаю вас обоих. Вы бы не смогли этого сделать. Не смогли бы с этим жить. Ваш век короче моего, и было бы слишком жестоко так его отравлять. Я думаю, вы оба прекрасно понимаете это.

 — Винсент... — Лашанс посмотрел на вампира, но так и не шевельнулся.

 Все движения и спешка потеряли смысл еще внизу, но в полной мере это доходило сейчас, в комнате с единственным пятном света, в котором поблескивала на полу лужа капающей с меча крови.