Кровавый год

— Стрельба идет внутри колонн, если меня не подводят глаза. С рассветом все успокоится.

Генерал оказался прав. С первыми лучами солнца люди пришли в себя, убедившись, что их никто не атакует и что они стали жертвой собственных страхов. Капралы бросились собирать разбежавшиеся взводы. Кавалерия, ускакавшая от греха подальше от пехоты, вернулась и заняла свои позиции в походном ордере. Интенданты и каптенармусы принялись подсчитывать убытки. Они впечатляли. Были потеряны ротные котлы и палатки, обоз получил значительные повреждения, особенно повозки. И три орудия — их пришлось бросить! (1)

— Доложите о потерях! — потребовал Иосиф II у своих генералов, когда все успокоилось, и армия продолжила движение.

Начальник штаба, преклонного возраста граф фон Хетцендорф, схватился за сердце, не решаясь озвучить цифры.

— Ну же, граф, я жду!

— Потери убитыми, дезертировавшими и пропавшими без вести составили 538 пехотинцев, 24 егеря и один офицер, — с трудом выдавил из себя генерал.

— Убит офицер? — дрогнул голос императора.

— Нет, он пропал.

— Не мог же он дезертировать! — Иосиф не верил своим ушам. — Я требую тщательного расследования и наказания виновных.

Фон Хетцендорф лишь развел руками. Старик терялся в догадках, как такое вообще могло случиться, но на всякий случай решил выставить крайними валахов.

Откуда ему было знать, что виновником великого переполоха были не несчастные трансильванцы, которых ждали палки, а эскадрон конных егерей Петрова, отправленных за языком. Они нахально выкрали зазевавшегося офицера, а группа прикрытия, чтобы сбить со следа погоню, пальнула несколько раз в обозе. Каково же было удивление егерей, когда во вражеских колоннах поднялась такая стрельба, как-будто на них кто-то напал. Они тут же приняли участие в заварушке, добавляя хаоса на дороге своей меткой стрельбой издалека. Хотели попытаться выкрасть пушку, но сотник запретил.

— Эх, Митрий Иваныч! — жаловался он Петрову, когда добрался до расположения конно-егерской дивизии. — Такой случай упустили! Были бы вы близехонько, могли бы и полон большой взять, и картечью угостить цесарца.

— И не говори! — расстроился Петров. — Ведь таким макаром можно и всю армию в бегство обратить. Не судьба! А ведь мог бы получить от государя генеральские звезды на воротник. Коль такое дело, пожалуй, стоит пощипать их авангард пожестче.

* * *

Конные егеря, шассеры-охотники, появились в армии Франции лет тридцать назад, но никого особо не поразили. Разведка, нападения на сторожевые посты, вспомогательные задачи — пасынки легкой кавалерии. У австрийцев для этих целей существовали граничарские эскадроны из сербов и хорватов, служивших на границы с Османской империей. Не сумев толком их применить, цесарцы воткнули «пограничников» в гусарские полки. Потому командование сил коалиции ожидал неприятный сюрприз.

Тактика русских шассеров настолько отличалась от привычной, настолько оказалась эффективной, что штаб коалиции был вынужден уделить им особое внимание. Действуя мелкими группами, они вцепились в марширующие колонны как злобные слепни. Не только множили на ноль передовые разъезды, но и расстреливали с безопасного расстояния конницу на марше и даже добрались до пехоты. Пришлось выдвигать боковое охранение из егерей, чтобы уменьшить потери в плотных порядках основного отряда. И постоянно отправлять в погоню целые кавалерийские полки. Егеря, мобильные, порхающие, исчезали и вновь обнаруживались в новом месте, нападая сегодня на арьергард, а завтра на обоз в центре походного ордера. Союзным силам приходилось останавливаться, время уходило впустую, моральный дух падал.

Самое сильное нападение случилось накануне выход на лейпцигскую низменность, на которой, как пророчествовали в штабе коалиции, количество таких жалящих укусов сойдет на нет. Плоская безлесая равнина, прорезанная множеством ручейков и речек, мало пригодна для внезапных засад, решили в передовой дивизии, и ее командир решил ускориться, чтобы минимизировать потери. Дивизия в составе двух немецких и одного валлонского полков оторвалась от основных сил и наткнулась на поджидавшие ее полки Петрова. Часть егерей спешилась и принялась расстреливать замерших австрияков. Конница смяла приданную дивизии кавалерию, зашла цесарцам в тыл и сократила дистанцию до трехсот шагов. Полки стали строится в каре. Неожиданно ряды конных егерей, продолжавших палить с седла, раздвинулись. В образовавшиеся коридоры вылетели шестерки, влекущие за собой небольшие орудия. На глазах опешивших австрийцев конные батареи развернулись и открыли по каре ураганный картечный огонь почти в упор.

Ряды фузилеров смешались, валлонский полк, составленный из фламандских рекрутов и больше всех пострадавший, попросту разбежался, теряя ружья и кожаные каски. Егеря преследовали беглецов и рубили их саблями на скаку. На равнине, казавшейся такой безопасной от засад, укрыться было негде.

При виде такой жестокости немецкие полки поспешили сдаться. Когда основные силы авангарды добрались до места сражения, они с удивлением увидели кучи трупов, разбитое снаряжение, разбросанные по земле каски и пылящую вдали колонну пленных, окруженную со всех сторон всадниками в неприметных зеленых мундирах, казавшихся рубищем нищего на фоне ярких венгерских гусар. Одна беда — золотые шнуры и яркие ментики мало помогали справиться с ненавистными шассерами русского царя.

Когда фон Хетцендорфу доложили о происшествии, он возмущенно засопел, а потом схватился за голову.

— Полный разгром! Почему снова мы, почему не Рошамбо? Как я доложу об этом императору? Чертовы конные егеря! Мы боялись казаков, а получили эту напасть на свою голову.

* * *

Австрийской кавалерии удалось поквитаться через несколько дней за позор пехоты у выхода на равнину. Участившиеся сшибки конных разъездов с наконец-то появившимися казаками, перерастающие порой в столкновения больших масс конницы, со всей очевидностью свидетельствовали — противник на подходе. В штабе коалиции разумно предположили, что Суворов двинулся всей силой своей армии навстречу союзникам, чтобы помешать им добраться до Лейпцига, не дать превратить его в опорный пункт, как русские сделали с Дрезденом. Город русским не сдался, да они его особо и не беспокоили — небольшой деташемент из драгунских частей не в счет. Лейпциг ждал союзников как избавителей, но они переменили свои планы. Зачем двигаться вглубь Саксонии, если Суворов под носом? И император Иосиф II со своим штабом, и Рошамбо, и остальные генералы крайне низко оценивали боевой потенциал армии царя. Войск у него было чуть ли не вдвое больше, но что это за войска?! Наскоро набранные, необученные вести плотный огонь, держать строй под артиллерийским обстрелом и быстро перестраиваться. Без подготовленных офицеров, которых просто не могло хватить на такую ораву. Да, в распоряжении русского императора крепкий костяк из бывших солдат Румянцева, но и только. Так зачем метаться, если обе стороны желают генерального сражения? Конечно, возможно немного поманеврировать, чтобы выбрать наиболее удачные позиции, но опять же — зачем? Разве смогут русские устоять против таранного удара австрийских кирасиров или стены огня французской линейной пехоты? Плоская открытая равнина — что может быть еще лучше? Главное успеть развернуться, чтобы не оказаться втянутыми в битву прямо на марше. Поэтому был отдан приказ утроить осторожность, продвигаться вперед только большими силами и имея артиллерию наготове. Именно это указание обеспечило первый успех.

Русский авангард шел по нескольким дорогам тремя колоннами, стараясь держаться в видимости друг друга. Передовые разъезды, ординарцы, сновавшие между дивизиями — генерал-поручик Крылов был настороже, справедливо полагая, что войска коалиции на подходе. На беду под вечер, когда колонны стали останавливаться на ночлег, генерал-майор Жолкевский, командовавший национальной Подляшской польской дивизией, усиленной одним полком ветеранов-оренбуржцев, увлекся маршем и выдвинулся вперед на несколько миль, не желая вставать бивуаком в болотистой низине. Достигнув места посуше, приказал войскам разбивать палатки и уведомил своего начальника о своем местоположении. Крылов ночью отправил к нему приказ задержаться утром с выдвижением, чтобы авангард занял прежний походный ордер. Приказ доставлен не был: курьера перехватили пандуры, уже обнаружившие дивизию Жолкевского и кружившие вокруг нее, как стая волков. Пандурская конница славилась своим бесстрашием, зверствами и умением вести скрытную разведку. Австрийское командование было вовремя уведомлено о выпавшем шансе.

Не подозревавший беды Жолкевский утром продолжил движение, но особо не торопился. Полки форсировали несколько речушек и встали в чистом поле, имея на правом своем фланге ферму, на которой генерал-майор рассчитывал позавтракать свежими яйцами и парным молоком. Он ждал донесения от разъездов, но они запаздывали (на самом деле их этому моменту уже вырезали пандуры). Вокруг царила тишина, пасторальная картина утра на саксонской равнине радовала глаз легким туманом над мягкими холмами с вкраплениями рощ. Война на мгновение показалась поляку такой далекой, такой неправильной…

Пылавший жаждой мести командир авангарда, граф Пальфе, получив донесение от разведки, тут же собрал в кулак всю кавалерию, подвел ее ночью поближе к русским и укрыл в руслах неглубоких речушек, где позволяли береговые откосы. Он отчаянно желал бросить своих кавалеристов в атаку, но сохранив трезвость мысли, решил действовать, не очертя голову, а в соответствии с принятой тактикой. Вперед выдвинулись драгуны, заняли удобные позиции и завязали перестрелку с застигнутыми врасплох поляками.

Генерал-майор Жолкевский, не успев толком насладиться завтраком, опрокинул кувшин с молоком и побежал строить линию. Поздно! На его полки обрушился удар кирасиров. Они выстроились стремя в стремя и плотной массой накинулись на вражеские порядки. Заработали тяжелые палаши, линия была прорвана. В образовавшуюся брешь ворвались пандуры, эти иррегуляры, сеявшие ужас. Они сами выбирали себе командира, прозывавшегося пашой, специально одевались в самые невероятные и яркие лохмотья, чтобы еще сильнее пугать своего противника, и не боялись ни бога, ни черта. За ними понеслись синие гусары, размахивая «эйзенхауэрами»-«желозорубами». У поляков началась паника, они побежали, но куда уйти от распалившихся гусар, от вкусивших крови пандуров? Легкая конница гнала и разила обезумевших солдат. Кровь лилась рекой.