Кровавый год

Ветераны устояли. Вовремя перестроившись в каре, огрызались яростно, немало пандуров упокоили. Они начали отступать к ферме, за каменными стенами которой укрылся Жолкевский с уцелевшими поляками. Худо-бедно наладив оборону, даже смогли открыть огонь из полковых пушек.

Гром орудий подсказал командовавшему русским авангардом Крылову, что началось сражение, что Жолкевского нужно выручать. Обе оставшиеся дивизии авангарда бросились бегом на выручку. Граф Пальфе, удовольствовавшись разгромом одного польского полка, счел разумным отступить — у него был строгий приказ не затевать преждевременной битвы. Союзники хотели подготовиться обстоятельно и даже дать противнику время расставить войска — ни столько из джентльменских соображений, сколько из желания подробно ознакомиться с его диспозицией.

* * *

О расстановке сил коалиции мы получили исчерпывающие донесения с воздушных шаров, которые зависли в воздухе над нашей передовой. Австрийцы ожидаемо сформировали несколько линий, пытаясь спрятать в тылу плотные порядки кавалерии, а вот французы сумели удивить: генерал Рошамбо экспериментировал и пытался найти оптимальное решение, сочетая линейную тактику с колоннами. Открытые фланги их не беспокоили — плоский рельеф не позволял ни им, ни нам опереться хоть на какую-то непреодолимую преграду. Ручейки и речушки не в счет, на стороне союзников оказались большие ямы, оставшиеся после открытой выработки бурого угля, которые скорее мешали, чем защищали. А мы хотя бы смогли прикрыть тыл правого фланга заболоченной низменностью, которая сыграла злую шутку с Подляшской дивизией. Бедняга Жолкевский подставился, но вел себя героически, отражая атаки превосходящих сил противника. Потеря одного полка, увы, — сопутствующие потери в войне.

Суворов читал диспозицию врага как открытую книгу. Мы собрали военный совет на той самой ферме, где отбивались подляшцы, неподалеку от деревеньки Липпендорф. Противник разместился напротив нас между деревнями Гройцш и Пёдельвиц. Генерал-поручик давал мастер-класс тактического искусства.

— Самая ценная часть цесарского войска — кавалерия. Вот они и отвели ее поглубже в тыл — ракет твоих боятся, государь. Выдвинут в нужный момент. И, вообще, расстановка сил противника, его открытые фланги, не прикрытые шанцами и редутами, говорят нам о том, что союзники намерены атаковать и атаковать успешно!

— Будем обороняться? — с легкой подковыркой спросил я, ибо для меня Суворов в обороне — нонсенс.

— Отчего же не измотать в первый день? — удивил он меня своим ответом.

— А будет второй? — спросил Куропаткин.

— И второй, и третий. Да, может, и пятый. Когда собирается такая толпа, быстро дело не сладится.

Мы будто снова вернулись к тому разговору, который состоялся у нас в дрезденском Нойштадте, когда я спросил, как будем давать генеральное сражение. Суворов тогда меня по сути высмеял. На пальцах объяснил мне, что бессмысленно заранее предугадывать. Все будет зависеть от характера местности, от сил противника и наших (не все войска могут поспеть на поле боя). Я же упирал на то, что с помощью ординарцев нормальной управляемости добиться невозможно, имея многоверстную линию. В голове как гвоздь засели слова Суворова, который признался, что никогда не командовал такой массой войск. Как он справится, имея в разы больше солдат, чем было у Румянцева в строю, да еще и две трети которых вчерашние новобранцы? Я предложил тогда выстроить мега-колонну по центру и ударить ею со всей дури. Большие потери? Это — да, это неизбежно. Но так воевала революционная Франция в своих первых сражениях на границе республики и побеждала опытного противника, хотя и теряла вдвое больше убитыми и ранеными (2).

Александр Васильевич ничего не мне не ответил, лишь посмотрел как на несмышленыша.

— Ужель, государь, ты думаешь, что вся линия одновременно приходит в движение и все дело сведется к всеобщей свалке? Наступающий пробует в разных местах, ищет слабейшие — на одном крыле, на другом. По центру наступать невыгодно, самих сожмут. Атаками ослабить фланги, заставить выдвинуть резервы, и вот тогда… Колоннами пойдем обязательно, но многими, а не одной. И дополним их линиями в промежутках.

Тут я смог его удивить, реабилитироваться, так сказать, за предложенную глупость.

— Вижу серьезнейшую недооценку роли артиллерии в баталиях полевых. Размазывают ее по всей линии, а нужно сконцентрировать ее огонь на том месте, где планируется наступ.

— Что, собрать на одном крыле, оголив другие?

— Именно так! А еще можно, если в обороне будем сидеть, так расставить пушки, чтобы создать наступающим огневой мешок. Поговори с Чумаковым, когда он в Дрезден прибудет. Про косой огонь в бок наступающим полкам. Мы с ним обсуждали такую возможность. Я понимаю, что так, как вышло с Фридрихом, уже не будет, бессмысленно ждать эффекта неожиданности от применения ракет. Противник о них знает и обязательно применит контрмеры. Да и ракет у нас запас сильно небольшой. На один-два залпа.

Суворов задумался, потеребил ворот своей белой рубахи, на которую даже мундир не набросил.

— Спору нет — задумка интересная. Неплохая выйдет замена твоим «ракетницам». Но и их применим обязательно…

Мы закончили на этом свой разговор в Дрездене, сейчас я к нему вернулся. Напомнил и про огневой мешок, и про ракетную атаку.

— Ракеты мы решили приберечь, — неожиданно высказался Чумаков. — Вдарим ими, когда в наступ перейдем. А придумать твой, царь-батюшка, «огневой мешок» перед нашим слабейшим крылом — это мы запросто.

— А как другое крыло оборонять? Хватит ли нам кавалерии сдержать австрийскую?

— Не только редуты, рвы и волчьи ямы будем сооружать, но и рогатки придется ставить на оконечностях флангов, — вздохнул Суворов, которому сия мера всегда казалась лишающей инициативы. — Особливо меня беспокоят новые полки. Разместим их часть перед зыбью. Ежели прорвется кавалерия, то в этой зыби завязнет. Тут-то ее и отсекай.

Генералы загомонили. Как-то боязно допускать вражескую конницу себе в тыл, пусть и в заболоченную низину. Кто-то припомнил сражение при Петерсвардейне, когда восемь колонн австрийцев не смогли дойти даже до рогаток, встретив очень плотный огонь янычар. Последние, развивая успех, пробили центр, но не получив поддержки конницы на крыльях, были разбиты, а следом и вся турецкая армия потерпела сокрушительное поражение.

— Австрийская конница сильна тем, что грамотно взаимодействует разными родами. Пропустим их в зыбь, они коней под уздцы и возьмутся за ружья, — заметил Жолкевский, на своей шкуре испытавший тактику цесарской кавалерии.

— Казаки везде пролезут! — решительно отрубил Суворов. — Пиками переколят в болоте. Вам же следует поступать так. Обычно конница врубается прежде, пехота за ней бежит трехшереножным строем. В двух шеренгах одна сила, в трех — полторы: первая рвет, вторая валит, третья довершает. Прорвутся в наши окопы — то не беда. Вы, командиры, не зевайте, главное — отсекай! Смогли неприятеля кареями обойти, смыкайте их в колонну — особливо ценно сие построение, ежели имеете препятствие в виде своих или вражеских укреплений либо кавалерия угрожает прорвать каре. Тогда смыкайте фасы кареев — получится шестишереножная колонна. Такая колонна гибче всех построений, для кавалерии непроницаема, а будет двигаться без остановки, то все пробивает.

Я тяжело вздохнул. Ну не смогут новые полки такие построения делать — из каре в колонну и обратно. Тем более под огнем противника. Все это, конечно, на живую нитку.

— Экзерции потребны, чтобы прием сей освоить, — мудро заметил Крылов, озвучивая мои мысли.

— Противник нам дал несколько дней. Вот и займитесь подготовкой, господа генералы, — вмешался я и вернул обсуждение к главному вопросу. — Как будем расставлять войска?

1) Это не выдуманная история, мы просто поменяли локацию и противника, добавили виновника. В 1780 г. нечто похожее случилось во время австро-турецкой войны: битва при Карансебеше — так прозвали этот анекдотический случай.

2) Наш герой заблуждался относительно тактики революционной Франции. Да, колонны были, но не одна большая, а несколько. Мега-колонна попросту не смогла бы нормально двигаться вперед. Ее разнесли бы артиллерией и обратили в повальное бегство. В тоже время он прав в отношении количества войск под командованием Суворова. Самое его крупное сражение — при Нови, когда он имел 50 000 русских и австрийских солдат.

Глава 11

Безымянная равнина неохотно просыпалась, в деревеньке Липпендорф заголосили петухи. Как в будущем назовут историки грядущую баталию на этих полях? Ни крупной речки, ни озера, ни знаменитого леса. Остается лишь небольшое селение за нашей спиной как точка привязки. Сражение при Липпендорфе? «Битва народов», в которой сломили Наполеона, произошла к северу от этой саксонской глубинки. Она произошла в окрестностях Лейпцига, но до него мы союзников не пропустили. Встретили их именно здесь, и выбор места произошел абсолютно случайно. Шли навстречу друг другу и столкнулись. Встали, окопались, пришло время пушек и ружей, тактического мастерства генералов, отваги, стойкости и мужества простых солдат.