Кровавый год

Если бы адмирал знал, что его слова почти дословно повторили фразу несчастного Карла XIII про «бесспорный успех», возможно французский флотоводец придумал бы иную формулу. Но он не знал, а потому ничто не могло омрачить его настроения. Ничто и никто!

Свое мнение он переменил через несколько часов.

Из-за слабости ветра противники сближались медленно. В отличие от французов, у русских построение в линию выходило бестолко, арьергард отставал, не все корабли выдерживали правильную дистанцию — д’Орвилье лишний раз убедился, что его марсофлоты получают свое повышенное жалование не за красивые глаза (3). На французском флоте бытовала шутка, что благодаря четкой и слаженной работе на парусах корабли при построении в линию кладут бушприт на корму впередиидущего.

Все бы ничего, но эволюции Грейга ставили д’Орвилье в тупик. Складывалось впечатление, что он хотел следовать не контркурсом, а параллельным — неудобным, не на ветре, а под ветром. Именно таким, который всегда выбирали французы. Этот хитрый прием La Royale давно был известен, но противоядия против него не придумали. Идущий под ветром корабль имел крен на борт, смотревшие на противника порты квартердека не захлестывала вода, и стоящие там тяжелые 36-фунтовки, имея угол возвышения, могли вести как дальний, так и ближний огонь. В первом случае доставалось по дуге корпусу вражеского судна, во втором целились преимущественно в такелаж. Естественно, для французов все складывалось удачно, только когда противник шел навстречу и можно было подставить задранный борт. Маневры русской эскадры, суетливые, дерганные, были направлены на то, чтобы самим оказаться с удобной стороны и выключить из боя батареи самых разрушительных французских орудий.

Д’Орвилье не то чтобы заметался, но занервничал. Его корабли разорвали линию, и началась сложная игра в кошки-мышки, которую быстро свел на нет окончательно стихший ветер. Противники расположились под углом друг к другу на слишком дальнем расстоянии, чтобы обменяться выстрелами. Французский адмирал собрался приказать сбросить на воду шлюпки, чтобы выстроить эскадру в правильном порядке на случай, если посвежеет, но русские его опередили. Это они первыми зацепили баркасами пятерку своих линейных кораблей и зачем-то потащили их в сторону французов. 70-пушечники флагманский «Святой Великомученик Исидор» и «София Магдалина», 64-пушечники «Жён Мироносец», «Александр Невский» и «Дмитрий Донской» благодаря надрывавшимся на веслах морякам, сблизились с французами почти на милю, и их стали разворачивать бортом.

— Что они делают? — изумился д’Орвилье. — Если поднимется ветер, мы же их разорвем в клочья. Или они бросят свои шлюпки и кинуться на утек?

Ветер пока играл на стороне русских и просыпаться не желал, зато стало понятно, чего добивался Грейг. Пять линкоров открыли огонь, моментально окутавшись дымом. В непосредственной близости от борта французского флагмана «Цезарь» взвились фонтанчики от прилетевших ядер, и глухой удар потряс носовую оконечность.

— Что за черт?! Вот дерьмо! — понеслись по кораблю истошные крики. — Почему долетают их ядра?!

— Мы сможем их достать из наших 36-фунтовок? — раздраженно спросил адмирал у капитана под аккомпанемент разлетающейся с треском обшивки на баке. — Как они могут прицельно стрелять? Они же ни черта не видят!

— Видимо, их огонь корректируют со шлюпок. Что же касается нижних батарей, можно попробовать, создав искусственный крен. Но дистанция на пределе дальности.

— Пока мы будет примеряться, они нам разнесут гальюн или что еще хуже сотворят, — недовольно буркнул адмирал. — Откуда у них такие пушки? Какой калибр?

— Пробоина у ватерлинии! — завопили с бака.

Чувствуя, как надувается гневом и стыдом, адмирал выпалил:

— Шлюпки на воду, оттаскивайте линкор из зоны поражения.

— Адмирал, из трюма доложили: русские бьют ядрами от 24-фунтовок.

— Дьявол! Это же в полтора раза дальше, чем можем мы из аналогичных орудий…

— Кажется, поднимается ветер! — неуверенно молвил капитан «Цезаря», с надеждой глядя на слегка шевельнувшийся «колдунчик».

— Ну я им сейчас покажу! — злобно выкрикнул адмирал в сторону все также скрывавшихся в пороховом дыму русских линейных кораблей.

Опытным взглядом д’Орвилье заметил, что это белое облако начало слегка рассеиваться. Значит, точно ветер теперь на стороне французов. Он тут же решил наплевать на любимую тактику и идти на сближение хоть по ветру, хоть против.

Русские шлюпки быстро рванули к своим кораблям. Морское сражение вступало в новую стадию.

(1) «Sic semper tyrannis» — дословно с латыни, «так всегда тиранам», сокращенно от «Sic semper evello mortem tyrannis» («Так всегда приношу смерть тиранам»). По слухам, надпись «Смерть тиранам и королям» украшала грудь якобинца Бернадота, ставшего королем Швеции в 1818 году.

(2) C’est une affaire en l’air — «тут дело в воздухе», аналог русского «бабушка надвое сказала».

(3) Марсофлот в 18 веке — матрос, работающий с парусами. На французском флоте марсофлоты получали на треть больше остального экипажа.

Глава 9

Д’Орвилье, приветствуя ветер, как любимого отца, уже прикидывал в уме, как воспользуется этим подарком судьбы, этим легким бризом, который вот-вот позволит его линкорам набрать ход и смести эту наглую кучку русских, что осмелились стрелять на предельной дальности своими пушками. Это была неловкая, но болезненная заноза, и сейчас он выдернет ее с удовольствием. Шлюпки, тащившие русские корабли, торопливо гребли обратно к эскадре Грейга, оставляя своих подопечных практически беззащитными перед медленно надвигающейся французской линией. Пятерка линкоров продолжала вести огонь, надеясь непонятно на что. На чудо? На то, что снова стихнет ветер? Но они, обезумев, не распускали паруса…

«Сейчас, mes braves, сейчас мы покажем им, что такое настоящая огневая мощь!» — мысленно усмехнулся д’Орвилье, жестом отдавая приказ готовить паруса и орудия.

Вдруг взгляд его зацепился за движение на русских флангах. Из-за туш больших парусников авангарда, не спешивших воспользоваться всё ещё слабым ветром, вперед выдвинулись пять или шесть низкобортных гребных судов. Столько же возникло в арьергарде. Галеры. Что за чертовщина? Зачем эти архаичные посудины в одной линии с линкорами, куда не ставят даже легкие фрегаты? Куда делась на них передняя мачта? И что это за странные надстройки по бортам? Издалека они походили на громоздкие деревянные каркасы, какие-то непонятные держатели или стеллажи, заполненные… чем-то цилиндрическим? Адмирал вжал окуляр подзорной трубы в глазинцу.

Галеры не бросились на выручку пятерке линкоров, чтобы взять их на буксир. Остановились, разворачиваясь носом к французской эскадре — как мелкие барракуды, нацелившиеся на левиафана.

'Что они собираются делать? — недоумевал д’Орвилье.

В следующую секунду сомнения сменились шоком. С каждой из этих галер, одновременно, раздался резкий, ломаный треск, похожий на залп мушкетов, только куда более мощный и протяжный. Из деревянных каркасов прямо в море ударили огненные хвосты, сопровождаемые диким шипением вспипевшей воды и пронзительным свистом. Десятки, сотни дымных змей сорвались с держателей и, загораясь в воздухе, разбрызгивая из своих конусных носов мелкие струйки пламени, по дуге понеслись к французской эскадре.

«Что… что это?!» — выдохнул д’Орвилье, чувствуя, как холодок ужаса пробегает по спине. Это было не похоже ни на что виденное им прежде.

Огненные снаряды долетели до французских кораблей с пугающей скоростью. Они обрушились на строй, попадая в корпуса, в распущенные паруса, в хитросплетение такелажа. Некоторые просто пробивали обшивку с сухим треском, но большинство… Господи, большинство взрывались прямо на воде, превращая море вокруг в пылающее озеро! И прямо в это пекло заплывали один за другим французские линейные корабли!