Кровавый год

Дворяне, большей частью бывшие офицеры, соль земли шведской, громко закричали и отправились грузиться на шлюпки. Датские моряки желали им успеха, но испытывали чувство дискомфорта. Они словно открывали военные действия против союзника. Кое-кто из норвежцев ругался сквозь зубы, рассаживаясь по банкам, чтобы доставить на родину крикливых шведов.

Холодные воды Балтики плавно накатывались на берег. Большая стая катеров с десантом направились не к рыбачьему порту, где лежали перевернутые лодки и сохли сети, а чуть в сторону, к широкому пляжу, обрамленному по краям суровыми серыми скалами. За ним шумел густой темный лес, в котором укрылась от ветров ферма Нюнес.

Первые шлюпки ткнулись в прибрежный песок. Гомонливая компания принялась спрыгивать в воду и, шлепая ботфортами, выбиралась на берег. Никто не обращал внимания на промокшие сапоги. Ждали вождя, воодушевленные, преисполненные ребяческого восторга от всего на свете — от нежаркого солнца, от запаха хвои, от глади синего залива, от привычной тяжести оружия в руках, от грядущих перспектив, от завершения унылого эмигрантского существования.

Фон Стедингк подал королю руку. Карл, мужественно отказавшись от предложения перенести его на берег на руках, оперся на нее и спрыгнул, подняв тучу брызг. Полковник поморщился, почувствовав, что промокли не только его офицерские сапоги с отворотами, но и кюлоты выше колена. Он двинулся вслед за королем, внимательно следя, чтобы тот не оступился. Не хотелось бы, чтобы торжественность минуты была испорчена неловким падением и вступлением на шведскую землю мокрого с головы до ног монарха.

Карл справился. Стараясь хранить на лице бесстрастное выражение, он вышел из воды, замер на мгновение и, изящно поклонившись близкому лесу, громко сказал:

— Друзья мои, товарищи! Швеция перед нами. Нам остается взять Стокгольм, и вся страна окажется у наших ног. Нас мало, несколько сотен, но даже такая горстка храбрецов, таких, как вы и я, способна совершить чудо. Нас ждет бесспорный успех.

— Да здравствует король! — закричали дворяне на пляже. Им вторили их товарищи с приближающихся шлюпок.

Не успела вторая волна десанта дойти до берега, а третья, которую составляли французские морские пехотинцы с легкими орудиями, достигнуть точки высадки, не успело затихнуть эхо от дружного возгласа, всполошившего стаю чаек у порта, как окрестности разорвал слитный ружейный залп. Потом еще. И еще. Прибрежный лес окутался белым пороховым дымом. Фигурки в ярких сине-желтых мундирах снопами валились на серый песок. Кто-то бросился обратно к шлюпкам. Те катера, у которых под килем еще не заскрипел морской грунт, принялись энергично табанить и разворачиваться.

Карл стоял посреди этого хаоса, онемевший, испуганный, ничего не понимавший. Произошедшие не укладывалось в его голове. Все его члены застыли, он не мог ими шевелить. Фон Стедингк мужественно заслонил его грудью.

Тщетно!

Король закричал и повалился на полковника. Фон Стедингк не успел развернуться, чтобы его подхватить, да в этом и не было нужды. Точно посередине лба, чуть выше линии бровей, виднелось пулевое отверстие. Выпуклые глаза Карла закатились, он рухнул лицом вниз. Его верный спутник, защитник и друг, через мгновение упал на него, сраженный новой пулей.

Военный комиссар Швеции, Арсений Петрович Пименов, удовлетворенно хмыкнул. Он этого хмыря в белом заметил сразу, как только началась высадка. И сразу обратил внимание на то, как этот павлин крутился вокруг одного из сине-желтых. Вот их обоих он и наметил своей целью. Сперва пришлось немного проредить метавшуюся толпу, а когда появилась возможность… Верный штуцер с золотой насечкой, как всегда не подвел.

И засада вышла на загляденье. Впору наставление для егерей сочинять. Разведка донесла о странных шевелениях на ферме Нюнес. Быстрый бросок из столицы — подумаешь, сорок пять верст. Его ландмилиция, воспитанной им в традициях бывшего Зарубинского легиона, управилась за сутки. Потом энергичный допрос поджидавших короля мятежников и выдвижение на нужную точку. Дождались высадки и перебили всех, как куропаток.

Пора вспомнить об обязанностях командира. Пименов удовлетворенно отметил, как четко и слаженно действовали его милиционеры. Хватило одного батальона, чтобы отразить высадку десанта. Уцелевшие шлюпки улепетывали обратно на корабли. Чутьем бывалого вояки Арсений Петрович чувствовал, что вражеская эскадра с минуту на минуту откроет по лесу огонь — в назидание, из мести и чтобы прикрыть отступавших.

— Роты! Общий отступ!

Полковник встал, укрываясь за деревом, и почесал зудевшую грудь. Он все же вспомнил о шутке царя, нашел в Стокгольме француза-татуировщика и попросил сделать надпись на груди. Долго пришлось объяснять паписту, что поребовалось. В итоге, появилась надпись «Sic semper tyrannis» (1). Чесалась, зараза, страшно!

* * *

Поражение десанта не сильно обескуражило адмирала д’Орвилье. Операция попахивала авантюрой, откликнулись бы шведы на призывы своего короля — тут все слишком воздушно (2). Куда приятнее оказалось захватывать многочисленных шведских «купцов» под русским флагом. Запланированное продвижение на юг он решил не отменять и теперь мог только радоваться, что и в карман деньги текут, и стратегическая задача выполняется — Грейг не мог остаться безучастным к уничтожению морской торговли Шведского генерал-губернаторства, сам придет, осталось ждать недолго. Крейсера перекрыли три главных прохода — Ландсорт, Сандхамн и Сёдерарм — а главные силы эскадры принялись курсировать перед входом в Стокгольмский архипелаг.

Грейг ждать себя не заставил. Не успела французская эскадра заскучать, наблюдатели доложили: на горизонте множество парусов. Д’Орвилье отдал приказ готовиться к бою.

Русские получили от шведов немалый флот в дополнение к тем силам, что имели на Балтике, и сумели собрать для выручки Стокгольма 22 линейных корабля, основную часть составляли 60–68 пушечные, и 15 фрегатов, из них — 6 легких, такие в линию не поставишь. Выучка шведских экипажей, их готовность умирать за царя вызывали большие сомнения. Русским очень не хватало офицеров и матросов, прошедших сражения — основная их часть находилась сейчас в Черном море.

Но главная их трудность, по мнению французского адмирала, заключалась в ином: у них не было 36-фунтовых орудий. В результате, имея на пять вымпелов меньше в составе линейных кораблей, французы почти вдвое превосходили русских по силе залпа. Двадцать восемь 36-фунтовых орудий на нижней палубе у 74-пушечных линкоров и двадцать четыре таких же монстров у 50-пушечников класса «Бордо» — порой одного их залпа в упор хватало, чтобы выиграть дуэль с противником, имевшим больше пушек на борту. Но и это еще не все. 36-фунтовки били дальше на кабельтов в сравнении 24-фунтовками, и это преимущество отлично ложилось на тактику, принятую во французском флоте.

— Возможно, вам, господа, не известны слова покойной императрицы Екатерины о русском флоте? — спросил адмирал у своих капитанов, съехавшихся на его флагман перед началом сражения.

Все изобразили искренее удивление.

Д’Орвилье внимательно вгляделся в их лица, удостоверился в отсутствии насмешливости и победно произнес.

— Она сказала: «у нас в излишестве кораблей и людей, но у нас нет ни флота, ни моряков». Мне об этом рассказал великий Дени Дидро, с коим покойница состояла в переписке. Не думаю, что что-то сильно изменилось за прошедшее время. Нас ждет великое и славное дельце!