Круговорот благих намерений

Поднявшись на этаж выше, в незапертой квартире они действительно нашли труп мужчины.

Где-то за стеной пели песни соседи, на улице взрывались салюты, а Маринка выла волчицей, хороня и себя и свою дочь.

– Что ты о нем знаешь? Его хватятся? – вдруг спросил Петр плачущую женщину.

Она же, словно поняв, что он имеет в виду, перестала выть и внимательно посмотрела на Петра.

– Ты хочешь… – сказала она и замолчала, в ужасе закрыв рукой рот.

– Убираться будем, – сказал он ей твердо. – Иди за Олеськой и пацаном, пусть помогают. Нам надо все успеть до утра. Вдруг кто-то знает, куда он пошел, и будут искать.

– Он рассказывал, что сидел, кликуха «Зеленый», – пробормотала она, встав, – откинулся недавно. Хвастался, что дружбан в хорошую компанию привел, денег они срубают там немерено.

В восемь утра, вчетвером они сидели под елкой в квартире Петра и молча ели мороженое. Все было кончено, но он так и не мог поверить, что решился на это. Командуя всеми на автомате, Петр понимал, что надо уничтожить все возможные свидетельства присутствия этого человека в доме. Пока они с Маринкой, укутав труп мешками для картошки, тащили на ближайшую заброшенную стройку и закидывали его мусором, Олеся с Тариком отмывали квартиру.

Петру было страшно даже подумать, что их кто-то мог увидеть.

– Если придут, – он заговорил первым, пытаясь разрядить обстановку, и чтоб страшные мысли не лезли в голову, – скажешь, был, отработала, он ушел. Ты, – теперь он говорил Олеське, – была у меня дома с Тариком, вы наряжали елку, и ты никого не видела и ничего не слышала. Для того, чтоб уверенно врать, надо самому поверить в это. Вот, давайте, – он снял с елки несколько игрушек и дал Олесе и Тарику, – вешайте на елку. Когда вас спросят, то в голове всплывут эти воспоминания, и все. Наша память очень избирательна, и если себя убедить в чем-то, то вполне можно просто удалить ненужное воспоминание. Я знаю об этом точно, потому как сделал это сам. Нет, конечно, оно остается у тебя в голове, но больше как забытое кино, которое когда-то смотрел или даже тебе его пересказали.

Дети подчинились. Они стали украшать новогоднее дерево и даже первый раз за вечер улыбнусь друг другу.

– Давно хотела тебя спросить, – сказала Маринка, уже порядком захмелев, – что тогда произошло у вас дома? Грабеж? Нашли кто? Тогда много шептались, и версии были одна страшнее другой, но самым странным называли, что не пропало ничего. Я хоть и малая была, помню, как мать с соседкой на кухне шептались. Правда или брехали?

– Брехали, – устало ответил Петр и понял, что первый раз говорит с кем-то на эту тему. Единственным был участковый, да и там Петя больше слушал, чем говорил. – Пропало только кольцо.

– И всего-то? – удивилась Маринка. – Из-за одного кольца убить шесть человек! Вот нелюди.

– Это не простое кольцо, в нем красный бриллиант девятнадцать карат, таких на земле по пальцам можно пересчитать, – ответил Петя то, что никогда и никому не говорил.

– Как же в Союзе разрешили твоему бате такую красоту иметь? Не, я-то знаю, что он был большой человек, начальник в подъезде, все перед ним прям кланялись, как встречали, но все равно – больше для поддержания разговора, чем на самом деле удивилась она, продолжая опрокидывать в себя рюмки, одну за другой.

– Отцу этот камень достался по наследству, – пожал плечами Петр, – мать у него из дворян была. Вышла замуж за красного комиссара и тем спасла себе жизнь. Единственное, что осталось от прошлого – камень. Отец рассказывал, она до последнего верила, что советская власть падет, развалится, и тогда, продав этот камень, можно будет жить безбедно всю жизнь. И вот с этой надеждой, чтоб сохранить его, вставила в самый простой перстень, каких в Советском Союзе были миллионы. Никто и не мог предположить, что в штампованной огранке заключено целое состояние. Отец говорил, даже жалели ее, говорили: «Не повезло тебе, рубин какой-то неяркий, бракованный, не настоящий». Она в тайне держала это, и знали только муж и сын. Позже папа рассказал маме и мне. Понимаешь, тут кто-то свой это сделал, тот, кому доверяли, тот, кто знал, что кольцо не простое. Я обязательно его найду, такие вещи не пропадают, они всплывают и тянут за собой кровь. Бабка то моя не дура была, когда огранку делала, попросила внутри гравировку сделать, «Слава Октябрьской революции!».

– С юмором старушка была. Это ее с родителями убили? – спросила Маринка.

– Нет, – покачал головой Петр, – то были родители мамы. Та же бабушка умерла еще до моего рождения. Как сказал отец, от тоски.

– Недооценила твоя бабка советскую власть, пережила она ее, только внук и увидел распад этот, – вздохнула Маринка и вновь не чокаясь осушила рюмку.

– Давай поженимся, – вдруг сказал Петр тихо, чтоб дети не услышали, и она от неожиданности даже поперхнулась.

– Но я ведь… – сказала женщина и замолчала, глянув на дочку.

– Именно поэтому и предлагаю, – пояснил Петр. – Фиктивно распишемся, если что-то с тобой случится, Олеська куда? А так я ее удочерю и в обиду не дам, обещаю.

Маринка молча кивнула.

– Кстати, Снегурочка, – теперь Петя говорил громко, – познакомься, это Буратино. С этого дня он будет жить в нашей семье.

Наступал 1993 год, Петр не знал, что он ему принесет, но теперь жить становилось сложнее. Он станет отцом для этих двух детей и будет очень страшно, до безумия страшно их потерять. Петя не переживет потерю семьи второй раз, просто не выдержит душа и так заштопанная вдоль и поперек.

Глава 7

Я всегда очень огорчалась, когда не нравилась людям. Это заметно сразу, расположен к тебе человек или нет. Глупый вопрос «чем я хуже?» доводил до комплексов. Пренебрежительное отношение учительницы, надменное и, возможно, хамское педагога в каких-либо кружках и так далее. Понимание, что всем понравиться невозможно, пришло позже, с болью, обидой и опытом. Теперь оно как трофей, висит над письменным столом и позволяет жить, не оглядываясь на мнение других.

Юлия Ефимова «Ненаписанная биография»

Петр смотрел на своих детей и не мог сдержать слезы. Как они выросли, какие взрослые и красивые. Даже дыхание немного сбилось от этого. Он так долго ждал этого момента, так долго готовился, но все равно оказался не готов. Эмоции раздавили его, и он расплакался – крупными мужскими слезами. Но слезы мешали главному, рассмотреть каждого и понять, как он, кем стал, не свернул ли с пути?

В гостиной был накрыт праздничный стол, советского, как он называл его, образца. Обязательные оливье и шуба чередовались с красной икрой и запеченной стерлядью, он еще должен дождаться своего часа, сейчас не до него, сейчас дети.

– Папа Петя! – первой кинулась к нему, конечно же, Снегурочка. – Как же я соскучилась, ты не должен был так поступать и не пускать нас к себе.

– Привет, моя девочка, моя Снегурочка, – сказал он, обнимая красивую сорокалетнюю женщину. – Ты обворожительна, Олеся, как я и думал. Я был уверен, что твоя детская красота плавно перетечет в красоту женскую.

– Хоть бы один звонок, – упрекнула Петра Царица, когда пришла ее очередь обнимать родителя.

– Здравствуй, Царица, – и он опять чуть не расплакался, вглядываясь в красивое лицо своей самой умной дочери Тамары. – Ты тоже очень красивая, но другой, более стервозной красой, впрочем, как я и думал. Надеюсь, у тебя все хорошо?