Круговорот благих намерений

– Проходите, – только и выдавил он не в силах с ней спорить, – у нас как раз сороковины.

Да, действительно сегодня было сорок дней, как погибла Маринка. Конечно, жизнь, которую она вела, должна была привести именно к такому финалу, но одно предполагать, другое – пережить. Было уже не так больно, как с родителями. Во-первых, Петр был старше, а во-вторых, он был не один, с ним были дети, а они в сто крат важнее Маринки. Хотя душа все равно ныла, как кости от старого перелома, что вроде бы срослись, но при любой непогоде тут же дают о себе знать.

– Присоединяйтесь, – просто сказал он, проводя их в гостиную.

– Маргарита Дмитриевна! – воскликнул Тарик, вскочив со стула как ужаленный. Он смотрел на свою учительницу так, что Петр сразу понял – мальчишка влюблен. Буратино стукнуло четырнадцать, самое время влюбиться в молоденькую учительницу.

Петр оглядел своих детей. Они выросли, стали взрослее и спокойнее, что ли, и только взгляд, в котором навсегда отпечатался страх, было уже невозможно убрать. Буратино, самый старший из них, возмужал на глазах, его по-детски хорошенькое лицо вдруг стало по настоящему красивым.

Царице было тринадцать, и она пока была гадким утенком, но Петр знал, что ее время еще придёт.

Воевода перестал закрываться от каждого поднятия руки, ему двенадцать, и он совсем худощавый додик, но это временно. За год что они с Царицей живут у них в семье, уже наел несколько килограмм и, как шутила покойная Маринка, перестал просвечиваться.

Снегурочке стукнуло одиннадцать, но она по-прежнему была хорошенькой девочкой и, по наблюдениям Петра, была влюблена в Тарика. Вот и сейчас, увидев, как тот смотрит на учительницу, она еще больше потухла. По-настоящему удочерил Петр только ее, остальных же детей им с Маринкой дали под опеку, и теперь он переживал, что после смерти Маринки вредный директор, что до сих пор злился на него за шантаж, отберет детей. Так, из вредности, потому что эти дети ему вовсе не нужны от слова совсем.

– Присаживайтесь, – предложил он женщине с мальчишкой. Будучи учительницей и уже даже мамой, как выяснилось, одной воспитывающей своего ребенка, Маргарита Дмитриевна тянула исключительно на Риту. – У нас сегодня поминальный обед.

Дети забегали, добавляя стулья и тарелки. Сорок дней назад Маринка выпала с пятого этажа гостиницы «Россия», как сказали в полиции, в состоянии сильного алкогольного опьянения. В деле было много странностей и несостыковок, одна из них заключалась в том, что тело выдали в ужасном состоянии. Петр, конечно, был не медик, а уж тем более, не патологоанатом, но и ему было понятно, что такие травмы не получают от простого падения. Хоть Олесе было одиннадцать, но за три года, что они жили вместе, она порядком отвыкла от вечно отсутствующей матери, а потому горе, конечно, было, но какое-то тихое ожидаемое, что ли.

Маринка была не плохой бабой, остальные дети ее тоже любили и были благодарны за все, помня, что обязаны своей свободой в том числе и ей.

Когда год назад Петр привел в дом Тамару и Руслана, то она лишь вздохнула и продолжила вместе со всеми пытаться заработать денег, чтоб выкупить их документы. Правда, после прихода в их семью Царицы, как тут же прозвал ее Петр, дел у Маринки поубавилось. Девчонка была смелой, бойкой, а главное, умной. Она на ходу, придумывала план, и он всегда срабатывал.

В первый же вечер, за праздничным столом Петр рассказал условия сделки с директором детдома, и что за их свободу надо заплатить. Она, в отличие от своего друга, не испугалась, услышав, как они будут это делать, а очень по-деловому сказала:

– План говно, мы с вами сразу пролетим. В прошлый раз, как я понимаю, половина суммы у вас была от продажи квартиры, и вам хватило одного лоха, чтоб собрать остаток. Теперь надо в два раза больше, и начальной суммы нет. Мы просто примелькаемся там как шестерки, и нас вычислят.

– И что ты предлагаешь? – спросил Петр у нее, как у взрослой, почувствовав в ней силу.

– Я подумаю, – заявила рыжая девчонка и заправила прядь за ухо.

И подумала.

Теперь план был прост и работал даже с теми, за кем приезжало авто. Внедрять его они стали сразу после Нового года, тут главное было найти костюмы, но и с этим повезло. Когда-то мать Маринки работала в театре мастером по костюму и считалась большим профессионалом своего дела, но когда страна стала разваливаться, ее незаслуженно выгнали из театра. Родительница затаила обиду и в знак протеста вынесла оттуда все, что смогла, но увольнения не пережила и быстро скончалась, как потом рассказывала Маринка ее съела изнутри обида. Так оказалось, что у них есть профессиональные костюмы, да еще и в огромном количестве. Теперь толпой они наряжались и с песнями шли по улице, окружая вышедшего из ресторана пьяного клиента. Никто не обращал на веселых артистов внимания, Новый год же, Рождество, колядки. Плюс ко всему грим скрывал, что это дети. У Царицы был талант, она могла абсолютно незаметно вытащить «лопатник», так девчонка называла кошелек, или портмоне двумя пальцами. Конечно, она пыталась научить этому искусству остальных, но оказалось, что обучению поддаются не все. Только Тарик немного постиг ее науку, но сильно проигрывал своей учительнице. Остальные же создавали толпу и отвлекали клиента. В ресторане схема оставалась прежней: Петр наводил на перебравшие алкоголя денежные мешки.

Так они заработали на документы для Тамары и Руслана буквально за десять дней.

– Может, еще поработаем? – восторженно предложил Руслан, когда полная сумма набралась. – Приоденемся, пожрать вкусное купим.

Петр хотел уже задвинуть воспитательную речь, но его перебила Тамара:

– Дебил ты, сегодня уже Старый Новый год, все, праздники закончились. Хоть мы и костюмы меняли, схема примелькалась. Надо уметь останавливаться.

– Молодец, Царица, – только и сказал Петр, – ты очень умная. Вообще, дети, есть две вещи, которые надо уметь – это останавливаться в нужный момент, как справедливо заметила Царица, и ждать. Да, именно ждать. Всегда необходимо выждать удачный момент абсолютно для всего. Для мести, для разговора, для удачи, для любви. Кто не умеет ждать, тот не умеет жить. Так вот, сейчас мы останавливаемся и ждем лучшего момента.

Было сложно, конечно, но больше никто не заговаривал о том, чтоб пойти на дело, все терпели и молчали. Слово папы Пети – закон, и они начали принимать этот постулат. Петр все больше таскал объедков в дом, уже не брезгуя никакими, даже надкусанные котлеты брал, аккуратненько отрезав неровную часть. Платили так себе, надежда оставалась только на чаевые, за которые нужно было еще и потерпеть. Маринка помогала, чем могла, принося раз в неделю хоть какие-то деньги. Те в основном все шли на одежду, которая стала очень дорогой, и теперь ее можно было купить в основном на рынках и секонд-хэндах.

Маринка, она ни словом не упрекнула Петра за то, что он повесил на нее еще троих детей, а только постоянно благодарила, приговаривая: «Тебя, Петруша, мне мать моя умершая послала как спасение». И вот Маринки не стало.

– Маргарита, – начал Петр, когда все вновь уселись за круглый стол под зеленым абажуром, – забыл, как вас по отчеству.

– Можно просто Рита, – сказала девушка, – а это мой сын Модест.

– Замечательно, Рита, – ответил Петр, – так даже лучше. С Тариком, как я понимаю, вы знакомы. А это Тамара, Руслан и Олеся.

– Я со всеми, кроме Олеси, знакома, я ведь не только классный руководитель, но еще и литературу преподаю в других классах.

При свете зеленого абажура он вдруг по-другому взглянул на Риту и залюбовался. Ну конечно, ведь она как-то по-особенному, не похоже ни на кого двигалась, разговаривала и хмурила лоб. Ее глаза в полумраке комнаты были непонятного цвета, но Петр точно знал, что они необыкновенные. А шея, разве бывают такие тонкие и такие нежные шеи? Нет, конечно, она такая единственная во всем мире. В Рите все было прекрасно, все без исключения, а ведь так не бывает. Должен был быть изъян, но как Петр ни старался, найти его не мог.