Кухарки и горничные

— Ой! Гд ужъ тамъ! Сами изъ возовъ у прозжающихъ огородниковъ будете зелень брать, такъ съ какой-же стати онъ мн-то халтуру давать будетъ.

— Можешь быть спокойна. Не люблю я заниматься покупкой провизіи.

— Соблазнитесь, барыня. На дач разносчики къ душ пристаютъ, прямо на балконы лзутъ, безъ денегъ товаръ оставляютъ, только-бы барынь покупательницъ къ себ заполонить. И опять я, барыня, васъ хотла попросить…

— Что такое?

— А то, что вдь ужъ извстно, нашей сестр отъ васъ на Пасху положеніе…

— Подарокъ?

— Да. Такъ ужъ подарите мн лучше вмсто шерстяного платья шляпку съ крыльями. Что платье въ пять-шесть рублей, что шляпка въ туже цну…

— Гмъ… А ты почемъ знаешь, что я теб буду шерстяное платье дарить? — улыбнулась барыня.

— А то неужто ситцевое? Что вы, барыня! Нынче господа-то какъ будто даже стыдятся ситцемъ прислугу дарить. Да ужъ и какая это прислуга, которая ситецъ приметъ. Самая послдняя баба — капорка и та норовитъ шерстяное взять. Вонъ судомойка у генерала по нашей лстниц. «Взять, говоритъ, возьму, коли мн ситцу подарятъ, а только и сейчасъ-же и наплюю на кухню. Въ самый первый день праздника уйду. Пусть на праздникахъ поваръ валандается безъ судомойки». Такъ ужъ пожалуйста, барыня, лучше мн шляпку съ крылышками вмсто платья.

Барыня молчала.

VI

Утро. Баринъ и барыня только-что встали. Проходя изъ спальни черезъ корридоръ въ столовую пить утренній кофе, они натолкнулись на женщину въ согбенномъ состояніи около ведра и мывшую полъ.

— Груша, это ты? — спросила барыня, но тотчасъ-же спохватилась и сказала:- Ахъ, нтъ, это не Груша, это чужая женщина. Откуда ты, милая, взялась?

— Я, барыня, поденщица, — отвчала, выпрямляясь около ведра, курносая, растрепанная женщина съ подоткнутой юбкой у платья и съ голыми ногами. — Ваша Груша меня полъ мыть наняла.

— Какъ наняла? Зачмъ? Съ какой стати? — воскликнула барыня. — Она обязана сама мыть. Вдь у насъ только одинъ корридоръ и есть, который мыть надо, а остальные полы полотеры натираютъ.

— Я, барыня, на свой счетъ наняла, а не на вашъ, — откликнулась изъ столовой горничная и показалась въ корридор съ тряпкой и щеткой.

Это была опрятно и даже нсколько франтовато одтая молодая женщина съ завиткомъ на лбу и лукавыми глазами.

— Но отчего-же ты сама не моешь? — спросила барыня.

— Не могу-съ. Голова кружится посл того и такой-же мигрень, какъ у васъ.

— Вотъ какъ… — улыбнулась барыня.

— Да-съ. Мн свое здоровье дороже тридцати копекъ. Опять-же полъ мыть въ сапогахъ нельзя, а какъ только я разуюсь и босикомъ по полу сейчасъ у меня насморкъ и зубы…

Барыня и баринъ вошли въ столовую и сли за кофе. Барыня была пожилая, тощая, кислая, желтая. Баринъ былъ тоже пожилой, лысый, но съ добродушнымъ, веселымъ лицомъ и, въ противоположность барын, съ объемистымъ брюшкомъ. Горничная обметала перовкой и тряпкой пыль съ мебели. Баринъ, пользуясь случаемъ, что барыня вошла въ столовую первая и была къ нему спиной, подходя къ столу, подмигнулъ горничной и погрозилъ ей пальцемъ, а горничная оглянулась на барыню и видя, что та не смотритъ, показала ему языкъ.

— Новость для меня, что ты начинаешь изъ себя такую нжную разыгрывать, — сказала барыня горничной, наливая мужу кофе.

— Никакой тутъ нтъ новости, коли я такая-же нервная женщина, какъ и вы.

— Прикуси свой языкъ! Какъ ты смешь себя со мной сравнивать! Вотъ еще что выдумала! — огрызнулась на нее барыня. — Дура!

— Зачмъ-же вы ругаетесь, барыня? Я васъ не трогаю и съ учтивостью…

— Еще-бы ты меня трогала! Семенъ Алексичъ, а ты слушаешь и молчишь! — обратилась барыня къ барину.

Баринъ весь съежился и отвчалъ:

— Да что-же я могу, душечка? Я ничего не могу… Не груби, Груша! Какъ ты смешь! — отнесся онъ къ горничной.

— Чмъ-же я грублю? Позвольте… Говорить-то все можно.

— Ну, довольно, довольно.

Пауза. Горничная продолжаетъ стирать съ мебели пыль и изъ-за спины барыни длаетъ барину гримасы. Черезъ минуту она говоритъ:

— И опять-же безъ ссоры, а честь честью должна я вамъ, барыня, сказать, что и двери я мыть не стану. Съ васъ я денегъ за мытье не спрошу, а двери будетъ мыть поденщица и подоконники тоже…

— Однако, ты нанималась съ мытьемъ всего этого, — сказала барыня.

— Мало-ли что нанималась! Нанималась, была здоровою, а теперь и нервы, и все этакое…

— Нервы! А въ деревн-то ты съ какими нервами жила? Поди, тамъ…

— Про деревню нечего говорить. Посл деревни я уже отполировалась и не могу черной работой наниматься.

— Нтъ, нтъ, не желаю я этого!

— Позвольте… Да вдь вамъ никакого убытка не будетъ.

Горничная перешла съ перовкой и тряпкой въ гостиную. Супруги остались одни.

— Какова? — обратилась барыня къ барину.

Баринъ опять съежился.

— Конечно, оно, съ одной стороны, какъ будто и того… — сказалъ онъ. — Но если взять съ другой стороны, то вдь и изъ простого класса бываютъ больныя женщины.

— Понесли чушь!

Барыня махнула рукой. Баринъ продолжалъ:

— Отчего-же непремнно чушь? Я сужу на основаніи данныхъ… Въ деревн, среди простыхъ женщинъ даже еще боле есть нервныхъ…

— Ври, ври! Какъ теб не стыдно!

— Вовсе не вру. Вс эти кликушества, такъ называемыя порчи, разв это не нервные припадки? И наконецъ, если судить по человчеству…

— Стало-быть, вы хотите, чтобы мы платили за нее поломойк?

— Зачмъ-же мы, если она сама вызывается? Но говоря, положа руку на сердце и принимая во вниманіе ея болзнь…

— Болзнь! Ты посмотри на нее хорошенько. Мурло лопнуть хочетъ.

— Охъ, полнота ничего не доказываетъ. Ты посмотри на меня… Вотъ я, напримръ, полный человкъ, а разв я здоровъ?

— По пяти рюмокъ водки за обдомъ пьешь и шь за троихъ, такъ, разумется, здоровъ какъ быкъ.

— Зачмъ-же такія слова? Да наконецъ, и быки больные бываютъ.

— Такъ вы хотите, чтобы Аграфену отъ поломойства освободить?.. Прекрасно. Потакайте. Тогда она намъ на шею влзетъ и подетъ.

Вошла горничная и сказала:

— Предупреждаю васъ барыня, что я теперь, при моей болзненности, даже и маленькую стирку стирать не стану, а буду нанимать поденщицу.

— Что? Что такое? Стирку стирать не станешь? — воскликнула барыня.

— Еще-бы вы въ маленькую стирку начали валить салфетки и скатерти! Не могу. Какъ хотите, а не могу… Буду здорова — другое дло.