Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины
Шрифт:
Куликовская битва и сопутствовавший ей национальный подъем обусловливают начало нового, третьего, этапа в развитии русской средневековой мысли. Торжествует идея единства всех русских княжеств. Наиболее развитая (по сравнению с прочими местными теориями) и доказавшая свою жизненность и силу в ходе событий 1380 г. идея приоритета Москвы в русских землях, одним из главных оснований которого представляется ведущая роль Москвы в борьбе за свержение ордынского ига, становится стержнем русской общественной мысли последующего столетия. В литературе торжествует идея готовности к самопожертвованию в открытой вооруженной борьбе с «погаными».
Литература. Отражение Куликовской битвы в истории древнерусской литературы, идейное содержание памятников Куликовского цикла изучались несколькими поколениями литературоведов и историков [485] . Проведена большая работа по выяснению взаимосвязей между памятниками Куликовского цикла, возможно более точной их датировке, а также по изучению взаимоотношений этих памятников с другими произведениями древнерусской литературы, в первую очередь со «Словом о полку Игореве». Выполнен глубокий лингвистический анализ памятников Куликовского цикла [486] .
485
Обширная библиография работ по «Задонщмне» содержится в кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.-Л., 1966,
486
Пространная «Летописная повесть» о Куликовской битве возникла, по мнению М. А. Салминой, в конце 40-х годов XV в. и оказала влияние на возникшую несколько позже «Задонщину» (см.: Салмина М. А. «Летописная повесть» о Куликовской битве и «Задоищкна». — В кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла, с. 344–384). В. П. Адрианова-Перетц датирует «Задонщину» концом XIV в. (см.: Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина». — В кн.: «Слово о полку Игореве» — памятник XII века. М.-Л., 1962, с. 267). В. Ф. Ржига считает, что «Слово Софония появилось сразу же после Куликовской битвы, быть может, в том же 1380 г. или в следующем» (Ржига В. Ф. Слово Софония Рязанца о Куликовской битве («Задонщина») как литературный памятник 80-х годов XIV в. — В кн.: Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 397). Л. А. Дмитриев выделил основные редакции «Сказания о Мамаевом побоище», возникшие на протяжении XV — первой половины XVI в. Само «Сказание» в его первоначальном, не сохранившемся до нашего времени, виде он датировал первой четвертью XV столетия (см.: Дмитриев Л. А. К литературной истории «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.: Повести о Куликовской битве, с. 423).
Одним из важных направлений изучения памятников Куликовского цикла является осмысление их идейного содержания на общем фоне духовной жизни Руси в период монголо-татарского ига. Имеется несколько работ, прямо посвященных этому вопросу [487] . Однако исчерпаны далеко не все возможности исследования в данном направлении. Необходимо теснее связать памятники Куликовского цикла с историей русской общественной мысли XIII–XV вв., проследить истоки и дальнейшую судьбу отразившихся в ней идей и настроений. Следует уделить больше внимания не только вопросу о том, откуда взяты те или иные образы, но и почему взяты именно они, как эти образы воспринимались в разные периоды истории Руси. Решение этой задачи требует глубокого понимания образного языка не только литературных произведений, но и памятников древнерусского зодчества, живописи, художественного ремесла, в окружении и под воздействием которых жили и развивались произведения Куликовского цикла.
487
См.: Дмитриев Л. А. Публицистические идеи «Сказания о Мамаевом побоище». — ТОДРЛ, т. 11. М.-Л., 1955, с. 140–155; Соловьев А. В. Автор «Задонщины» и его политические идеи. — ТОДРЛ, т. 14. М.-Л., 1958, с. 183–197; Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла.
Главная мысль всех литературных памятников Куликовского цикла — мысль о единстве Русской земли как основе победы над врагом. Дмитрий Донской идет навстречу Мамаю «съвокупився с всеми князями русскими». «И от начала миру не бывала такова сила русских князей», — восторженно восклицает летописец [488] . Властным призывом к единству звучат исполненные колокольной торжественности начальные слова «Задонщины»: «Снидемся, братие и друзи, сынове русстии, съставим слово к слову и величим землю Русскую» [489] . Не за одну только «обиду» великого князя Московского идут сражаться многие тысячи «храбрых русичей», но «за вся младенца и старцы» и «за вся крестьяны», «за всю землю Русскую» [490] .
488
Повести о Куликовской битве, с. 31.
489
Там же, с. 9.
490
Там же, с. 31, 33. По наблюдениям А. В. Соловьева, автор «Задонщины» лишь два раза упомянул об «обиде великого князя», но семь раз говорит о борьбе «за землю Русскую и за веру хрестьянскую» (Соловьев А. В. Автор «Задонщины», с. 191).
И перед боем краткими словами напутствовал князь идущих на битву воинов: «Братья мои, да потягнем вси съ единого» [491] . В этих словах звучит тот же призыв к братству по духу, по общему служению, который воплощен и в «Троице» Рублева.
То же настроение, та же мысль об общем подвиге за «Русь великую», о единстве перед лицом смерти звучит в «Задонщине» и в словах московского боярина Михаила Александровича, где в долгом перечне убитых воевод с эпической силой звучит тема единства, встает образ всей Русской земли, лучшие сыновья которой сложили головы на поле великой битвы [492] .
491
Повести о Куликовской битве, с. 37.
492
Там же, с. 17.
Исследователями давно отмечена противоречивая политическая тенденциозность различных редакций памятников Куликовского цикла. Призыв к единству — идейный стержень всех редакций «Летописной повести», «Задонщины», «Сказания» — сочетается с выдвижением на первый план тех или иных исторических лиц. Различная окраска идеи единства в той или иной редакции памятников вполне объяснима. По-разному понимали суть и цель объединительного процесса в великокняжеских хоромах и на митрополичьем дворе, в келье лесного монастыря и в избе крестьянина, в шатре воина и в мастерской ремесленника. Однако сама по себе необходимость единения уже не подлежала сомнению. Спор шел лишь о конкретных политических формах.
Свидетельством зрелости, актуальности идеи объединения могут служить и такие литературные современники памятников Куликовского цикла, как «Список городов русских» [493] , «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго» [494] , общерусские летописные своды 1389 и 1408 гг. [495] В каждом из этих памятников выражена та же идея единства Русской земли, хотя и в различных ее аспектах и политических толкованиях.
493
См.: Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979,с. 83–136.
494
См.: Черепнин Л. В. Образование русского централизованного
государства в XIV–XV веках. М., 1960, с. 655–659.495
См.: Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв., Л., 1940 с. 123–128; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV–XV вв. Л., 1976, с. 60–66.
Одной из форм выражения системы единства как основы могущества и славы Руси в памятниках Куликовского цикла выступает обращение к образам Киевской Руси. Наиболее яркий пример этого представляет собой «Задонщина», автор которой использовал художественные формы «Слова о полку Игореве» для прославления героев Куликова поля [496] . Величавые тени киевских князей Владимира Святославича и Ярослава Владимировича, святых братьев Бориса и Глеба встают за спиной Дмитрия Донского и его воинства. Именем второго Святополка, киевского князя-братоубийцы, клеймит «Сказание» отступника общего дела князя Олега Рязанского [497] .
496
См.: Творогов О. В. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина». — В кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла, с. 292–343.
497
Повести о Куликовской битве, с. 47.
Уже с середины XIV в. неизменными помощниками и заступниками московских князей выступают сыновья киевского князя Владимира Святославича — первые русские святые, братья Борис и Глеб [498] . Едва ли случайно, что дважды отъезд московского князя Семена Ивановича в Орду — в 1340 и 1342 гг. — был приурочен ко 2 мая — дню памяти Бориса и Глеба [499] . Заметим, что наблюдения над русскими летописями XIV–XV вв. показывают необычайно внимательное отношение к выбору дня для совершения того или иного важного дела [500] . Внимание к датам и совпадениям, основанное на символизме христианского мировоззрения, а также до некоторой степени на полуязыческой вере в приметы, особенно обострилось в тревожную, полную страхов и надежд эпоху борьбы за свержение монголо-татарского ига [501] .
498
См. Голубинский Е. Е. История канонизации святых в русской церкви. М., 1903, с. 49.
499
ПСРЛ, т. XVIII, с. 93–94.
500
См.: Борисов Н. С. Русская культура и монголо-татарское иго. Автореф. канд. дис. М., 1976, с. 112–13.
501
Некоторые исследователи склонны объяснять появление образов Бориса и Глеба в памятниках Куликовского цикла воздействием «Жития Александра Невского» (см.: Салмина М. А. «Летописная повесть»… с. 364–368). Не следует, однако, забывать, что литературные заимствования обусловливаются идеями и настроениями определенной эпохи. Военно-феодальный культ Бориса и Глеба «служил своеобразной идеологической защитой от внешних врагов» (Бегунов Ю. К. Об исторической основе, с. 482–483). Он напоминал о былом могуществе киевских и владимиро-суздальских князей, о битве Александра Невского со шведами в 1240 г., в которой согласно церковной традиции решающую роль сыграла помощь святых братьев своему «сроднику» князю Александру Ярославичу.
Другим примером возвращения к вдохновляющим, героическим образам, связанным с религиозными представлениями Киевской Руси, по-видимому, можно признать запечатленное памятниками Куликовского цикла широкое распространение в конце XIV–XV в. культов Георгия и Дмитрия Солунского. Конечно, популярность этих святых воинов была в значительной мере традиционной, характерной для княжеско-боярской среды и во второй половине XIII — начале XIV в. Однако ряд фактов позволяет говорить об особом значении этих культов во второй половине XIV в. Пространная летописная повесть о Куликовской битве, составленная, по-видимому, вскоре после 1380 г., называет Георгия наряду с Дмитрием Солунским, Борисом и Глебом небесным покровителями русского войска [502] . Их имена, напоминавшие о знаменитых предках — Ярославе (Георгии) Владимировиче киевском, Юрии (Георгии) Владимировиче Долгоруком, Всеволоде (Дмитрии) Большое Гнездо, Юрии (Георгии) Всеволодовиче владимирском, — популярны в княжеской среде. Дмитрий Солунский считался небесным покровителем Дмитрия Донского [503] . Ко дню памяти Георгия были приурочены такие важные события в жизни московских князей, как отъезд сына Дмитрия Донского Василия в Орду в 1383 г. и его рискованный побег из ордынского плена в 1385 г. [504]
502
Сказания и повести о Куликовской битве Л., 1982, с. 21.
503
Вскоре после Куликовской битвы в Новгороде была построена каменная церковь в честь Дмитрия Солунокого (НПЛ, с. 377) Возможно, она была своеобразным памятником победы Дмитрия Донского над Мамаем.
504
ПСРЛ, т. VIII, с. 48; т. XVIII, с. 136.
Одним из самых значительных политических деятелей Киевской Руси, образ которого получил отражение в памятниках Куликовского цикла, был киевский князь Владимир Святославич. В этом образе сливались героика былин и патетика церковного панегирика, слава защитника Русской земли от «поганых» печенегов и христианское благочестие. Согласно «Задонщине» образ князя Владимира вдохновляет Дмитрия Донского и его сподвижников [505] .
В Москве культ Владимира, канонизированного в XIII в., был популярен, видимо, уже со времен князя Даниила Александровича. Интересно отметить, что в день памяти Владимира, 15 июля, родился герой Куликовской битвы князь Владимир Андреевич, нареченный этим крайне редким в тот период в княжеской среде именем, безусловно, в честь знаменитого предка [506] . В Новгороде уже в 1311 г. была построена каменная церковь в честь Владимира [507] .
505
Повести о Куликовской битве, с. 10. Образ Владимира напоминал и о конкретном событии — битве на Неве, которая произошла 15 июля 1240 г., в день памяти киевского князя. Именно это совпадение, по мнению исследователей, вызвало усиление интереса к личности Владимира, послужило толчком к его канонизации (см.: Голубинский Е. Е. История канонизации… с. 63–64).
506
См.: Кучкин В. А. Сподвижник Дмитрия Донского. — Вопросы истории, 1979, № 8, с. 104.
507
НПЛ, с. 93.