Курсант Сенька
Шрифт:
Абу Марван обернулся на темный силуэт музея.
— Жаль, конечно…
— Что жаль? — хрипло спросил Халиль.
— История всё-таки.
Самир усмехнулся в темноте.
— История не кормит, брат. А швейцарские франки кормят.
Грузовик растворился в предрассветной мгле, держа путь к сирийской границе. В опустевшем музее ветер гулял по залам, где ещё вчера покоились свидетельства трёх тысячелетий человеческой цивилизации. А утром, когда канонада окончательно стихла и первым в музей вошёл старый сторож Абу Юсеф. Увиденное же заставило его рухнуть на колени — сокровища Ливана исчезли в хаосе войны, оставив
Пашка вернулся с похорон бабушки три дня назад — и словно часть его души осталась там, в промерзлой земле. Он ходил на построения, выполнял команды, отвечал на вопросы преподавателей, но делал всё это как заводной механизм. Лица на нём не было — только пустые глаза и какая-то пугающая отрешённость. Оно и понятно — бабушка заменила ему мать. С младенчества растила, ставила на ноги, была единственным по-настоящему близким человеком в этом мире.
Мы с Колей и Лёхой поддерживали его как могли. В казарме тихонько подкладывали ему свои банки сгущёнки — сам он почти не притрагивался к пище. А во время самоподготовки помогали с конспектами, когда видели, что он просто сидит и смотрит в одну точку. На построениях же старались встать рядом, чтобы подсказать команду. А Коля незаметно заправлял Пашкину койку по уставу, когда тот забывал.
Настроение у всех нас четверых было тоже мрачное. Смерть его бабушки обрушилась как гром среди ясного неба — ещё недавно, перед зимними каникулами, Пашка рассказывал, как славно провёл новогодние праздники, как пельмени лепили, как в филармонию ходили. А теперь всё так внезапно оборвалось… Мне было тяжело на него смотреть. Терять самых близких людей — испытание не для слабых. Часть человека ломается навсегда, мне ли не знать… И когда видишь, как твой друг превращается в тень самого себя, понимаешь всю хрупкость бытия. Сегодня человек есть, завтра его нет — и остаётся лишь пустота в сердцах тех, кто любил.
Но учеба продолжалась и нельзя было опускать руки — у нас начались теоретические занятия. Первой шла тактическая подготовка — изучали основы общевойскового боя. Майор Кравцов объяснял принципы наступления мотострелкового взвода, размеренно расхаживая между рядами парт в аудитории.
— Курсант Форсунков! — рявкнул он, внезапно остановившись. — Какова глубина боевого порядка взвода в наступлении?
— Товарищ майор! До четырёхсот метров! — Лёха вскочил, звякнув стулом.
— Правильно. Садись. Курсант Овечкин, назовите боевые задачи взвода в наступлении.
— Уничтожение живой силы и огневых средств противника, захват и удержание указанных рубежей, товарищ майор! — Коля поднялся, выпрямившись в струнку.
— Хорошо. А теперь разберём схему боевого порядка…
Пашка же сидел молча, даже записей не вёл. Я толкнул его локтем и прошептал.
— Пиши хоть что-нибудь, а то Кравцов заметит.
Он кивнул и машинально взялся за авторучку. А после занятий мы направились в столовую — сидели за своим столом, поглощая перловую кашу с тушёнкой, когда к нам подошли трое третьекурсников во главе с сержантом Волковым.
— Эй, салаги, — бросил Волков, подходя к нашему столу с видом хозяина положения, — освобождайте место. Нам здесь расположиться требуется.
— Товарищ сержант, — отозвался я, медленно поднимаясь и чувствуя, как напряглись плечи, — но мы еще не завершили
прием пищи.— А мне наплевать — живо отсюда марш!
— Простите, товарищ сержант, но согласно уставу курсанты всех курсов обладают равными правами в столовой. Займем другой стол, как только освободится.
Лицо Волкова налилось кровью.
— Что, умник, мне устав цитируешь? Сейчас я тебе покажу, что такое устав!
Рука его уже взметнулась, когда за спиной прозвучал знакомый голос.
— Товарищ сержант Волков, в чем дело?
Это был младший сержант Лосев с группой второкурсников. Тот самый Лосев, который некоторое время сам пытался поставить нас на место, пока мы не дали достойный отпор.
— Да вот, младший, салаги бунтуют, — проворчал Волков, не опуская руки.
— Понятно, — кивнул Лосев и обратился к нам. — Курсанты, в чем проблема?
— Никакой проблемы нет, товарищ младший сержант. Принимаем пищу согласно распорядку дня.
Лосев окинул взглядом Волкова.
— Сержант, столовая общего пользования. Найдите свободный стол.
— Ты что, Лосев, против старших курсов пошел? — нахмурился Волков, сжимая кулаки.
— Я за устав, товарищ сержант и за порядок в училище.
Третьекурсники же вместе с Волковым переглянулись и призадумались — против двух курсов одновременно им не выстоять. Вот и отступили, бормоча что-то недовольное под нос. А когда они удалились, я взглянул на Лосева.
— Благодарю, товарищ младший сержант. Любопытно получилось — ведь я говорил вам, что обратимся за поддержкой к третьему курсу, а теперь вот как вышло. Но ничего не изменится — мы не станем…
— Ничего и не изменится — успокойся, — перебил меня Лосев. — Я же дал слово, что второкурсники первокурсников больше трогать не станут. И сдержу его!
Он присел с нами за общий стол и вскоре подтянулись еще несколько второкурсников. Атмосфера же постепенно разрядилась, словно после грозы.
— Ну что, салаги, — произнес один из них, рядовой Кузнецов, — как вам первый курс? Еще не раздумали служить?
— Пока держимся, — отозвался Леха. — А что нас впереди ожидает?
Второкурсники переглянулись и усмехнулись с видом бывалых.
— О, вас такое ждет! — рассмеялся Лосев. — Помню, как мы на полевых учениях… Рассказать?
— Давайте! — хором откликнулись мы.
— Значит, так, — начал Лосев, отправляя в рот ложку перловой каши. — Майские учения, полигон под Рязанью. Получаем задачу — провести разведку боем. Командир роты, капитан Дубов, педант еще тот. Все строго по уставу, все по науке. Выдает нам карты генштаба, компасы АК-69, объясняет маршрут. А в нашей группе был один товарищ — Степан Сомов. Так вот он математик высшего уровня, но с ориентированием на местности — полная беда у него.
— И что случилось? — спросил Коля, отставляя алюминиевую кружку с остывшим чаем.
— А то, что Сомов взял да и перепутал азимут! — захохотал Кузнецов, качая головой. — Вместо ста двадцати градусов выставил двести десять! Идём мы, идём, думаем — что-то долго топаем. А Сомов нас уверяет — «Всё правильно, товарищи! По науке идём, по уставу!»
— В итоге вместо «противника» вышли к складу горючего нашей же части! — подхватил Лосев, смахивая слезинку. — Часовой нас углядел, думает — кто еще такие. Прибегает караул, окружает нас, а мы стоим с компасами и топографическими картами, словно истуканы.