Лебёдка аэронавта

Старый эфиромант лучезарно улыбнулся.

– Человек, который планирует наперед. Предвидение, всегда предвидение, это лучшая черта любого значимого человека.

– Я просто надеялся, что смогу пробовать свое пиво, прежде чем снова придется идти, - сказал Бенедикт и демонстративно глотнул из своей кружки.
– Как твой чай, кузина?

– Вполне сносный, - ответила Гвендолин, но все-таки добавила в него солидную порцию меда, помешала его и отпила. Даже едва теплый чай был чаем, слава богу, и чем-то, что казалось нормальным среди всех странных событий последних нескольких дней.

– Мастер Ферус... пару слов.

Ферус осушил вторую кружку, тихо, довольно скромно рыгнул и улыбнулся ей.

– Да, дитя?

– Вы же не собираетесь лишаться здравого смысла безо всякой на то причины?

Он прищурил глаза и взглянул на Бенедикта проницательным заговорщическим взглядом. 

– А она не промах, не так ли?

– Несмотря на то, что все хотят так думать, не промах, - согласился Бенедикт с вежливым тоном.
– Мне кажется, ей нравится, когда все считают, что она слишком поглощена собой, чтобы замечать все, что происходит вокруг нее.

– Либо так, либо пусть считают, что я бездушная. Как мама, - сказала Гвен.
– Я просто не смогу заставить себя опуститься до такого уровня.

Ферус глубокомысленно кивнул.

– Нет, не такая как ваша мать. Не могу этого допустить.
– Он перехватил третью по счету кружку поудобней и улыбнулся.
– На самом деле, вы совершенно правы, мисс Ланкастер. Есть причина моего безумия. Ну. Этого конкретного безумия, во всяком случае.

Он снова надолго приложился к кружке, хотя на этот раз не прикончил ее за один присест.

– И что это?
– поторопила его Гвен.

– Вы должны понимать, что мы делаем, - сказал Ферус, - или это будет казаться бессмыслицей.

– Мы? Вы имеете в виду эфироманты?

– Именно, - сказал Ферус, подавив очередную отрыжку.
– Многое, из того что мы стремимся достичь, происходит так же... как интуиция, можно сказать. Мы затрагиваем силы, которые другие не могут ощущать.

– Вы имеете в виду эфир?

Ферус чрезмерно преувеличенно помахал рукой.
– Это упрощает чудовищно сложную концепцию до голого ядра, но да именно его. Мы ощущаем силы эфира. Большинство людей ощущает, в той или иной мере, хотя и редко это понимают.

– Уверена, я не знаю, о чем вы говорите, - сказала Гвен.

– На самом деле знаете, - возразил Ферус.
– Ваш наруч, например.

– И?

– Что вы чувствуете в нем?

– Ничего особенного, - ответила Гвен.
– Слегка прохладный кристалл в моей ладони, как и всегда.

– Строго говоря, мисс, это не так, - сказал Ферус.
– Если бы вы поместили термометр и сравнили температуру кристалла с температурой вашего тела, вы бы обнаружили, что они почти точно совпадают.

Гвен нахмурилась.

– Уверяю вас, сэр, он ощутимо холодней.

– Это не так, - упорствовал Ферус.
– То, что вы чувствуете, является эфирной энергией, проходящей через кристалл. Но ваши ощущения... ваш мозг не был уверен, что делать, когда вы впервые столкнулись с этим явлением. Замечательная штука, мозг, но если происходит сбивающий с толку сбой, он всегда пытается помещать новые вещи в знакомый контекст и узнаваемую обстановку. Таким образом, ваш мозг, по-видимому, столкнувшись с этим новым ощущением, решил, что он может обозначить его «холодным» и жить поживать дальше. И вы далеко не единственная - это одна из наиболее распространенных реакций на первое прямое воздействие интенсивного поля эфирной энергии.

– На моем наруче кристалл покалывает, - кивнул Бенедикт.
– Похоже на ощущение, когда засыпаешь на руке, и она немеет. Хотя я раньше никогда не слышал, чтобы это объяснялось в таких терминах, мастер Ферус.

– Это звучит как бессмыслица, - сказала Гвен.
– Что-то либо холодное, либо нет, сэр.

– Ага, - воскликнул Ферус, указывая на нее пальцем.
– Я и не подозревал, что вы интересуетесь философией! Прекрасно!

– Прошу прощения, - удивилась Гвен.
– Я не упоминала философию.

– Разве?
– ответил Ферус.
– Вы только что слышали, как сэр Бенедикт подтвердил, что его опыт с оружейным кристаллом значительно отличается от вашего собственного. Существует только одна реальность; это правда, но вы оба испытываете разные ощущения. Чем старше вы становитесь, я думаю, тем яснее вы понимаете, что вселенная похожа на зеркало, мисс Ланкастер.

– Чем именно?

– Тем, что оно отражает гораздо больше смысла, чем вы, вероятно, осознаете.

– Бред. Если я смотрю на голубое платье, то вижу голубое платье. Тот факт, что смотрю на него, не изменяет цвет.

– Ага - сказал Ферус, поднимая палец.
– Но предположим, что то, что вы видите синим - это тот же оттенок, смотря на который сэр Бенедикт видит зеленый.

– Но этого не происходит, - парировала Гвен.

– Откуда вы знаете?
– ответил Ферус.
– Вы видите с глазами сэра Бенедикта? И если да, то я хотел бы узнать этот секрет.

Гвен несколько раз моргнула.

– То есть, вы утверждаете, что, когда я вижу синий, он видит зеленый?

– Не совсем так. Он видит синий цвет, - сказал эфиромант.
– Но свой синий цвет. Не ваш.

Гвен нахмурилась. Она открыла рот, чтобы снова возразить, подумала и сжала зубы.

– И если у Бенедикта такое свойство, тогда, возможно, у всех остальных тоже?

Бенедикт засмеялся в кружку.

– Ты должна признать, что это многое бы объяснило в эстетических вкусах Дома Асторов.

– Фу, - содрогнулась Гвен.
– Да, эти люди просто не могут правильно подбирать свой гардероб.

– Так вот, - сказал Ферус, еще раз приложившись к кружке.
– Цвета нечто совершенно простое и относительно второстепенное. Что, если другие фундаментальные аспекты жизни кажутся совершенно разными для остальных? Что, если их ощущения тепла и холода отличаются? Что, если они ощущают удовольствие или боль по-разному? Что, если, в их глазах, гравитация тянет объекты в сторону, а не вниз? Как мы узнаем разницу, а? В конце концов, мы все научились называть одни и те же явления определенными именами с того момента, когда мы были маленькими. Мы могли видеть окружающее совершенно уникальным и удивительным и могли быть совершенно не осведомлены об этом.