Летящие дни

Прозрачные дни

САНИ И снова вижу: мимо озими, Где вьюги землю замели, Скрипит веселыми полозьями Дорога санная вдали. Ах, сани легкие, крылатые! Куда летите вы, куда? Туда, где белый дым над хатою Как хвост сибирского кота. Где пахнет сеном и овчинами, Где старый ворон на суку. Где солнце тонкими лучинами Зажгло зальделую реку. Ах, сани, сани! Отзвук прошлого. Возьмите, милые, меня Из неуютного И тошного, Бензином пахнущего дня. Возьмите, древние и быстрые, — Ведь вам не стоит ничего — От горьких дум, Друзей неискренних И от меня От самого. 1967 * * * По белокрылым перелескам В густом снегу За рядом ряд, Подобно ангелам небесным, Земные елочки летят. И сам лечу я в этой сини, Лыжней сверкающей бегу, И стынут кустики полыни, Слегка звенящие в снегу… О, время зимнего покоя, Когда, почти что не дыша, Любовью, болью ли, тоскою Не омрачается душа! Прими меня в свой сон беспечный, В свой зыбкий холод уведи, Дорогой трепетной и вечной, Где что-то мнится впереди. 1967 * * * Душой распахнутой приемлю Седой от стужи березняк, Морозом скованную землю И дальний-дальний лай собак. Бежит вперед веселый Рыжик, С которым я едва знаком, И белый снег с опаской лижет Горячим красным языком. И грустно-грустно, чисто-чисто У яркой лыжницы в руке Поет игрушечный транзистор На итальянском языке. И впереди, за черной елью, Вместила солнечная даль Скупое русское веселье И итальянскую печаль. 1967 * * * Заколоченные дачи. Дятел будит тишину. Талым снегом сосны плачут. Чуют близкую весну. И идет со мной Татьяна И о чем-то говорит. Это весело и странно Называется — «кадрит». Эх, Татьяна! Хвостик рыжий, Челка лисьего огня. Ни черта не закадришь ты Волка старого — меня. Это все когда-то было: И ресницы и глаза. Это все, как прежде, мило. Жаль, что вечно так нельзя. Жаль березу, ту, чье семя Пало в снежную постель. Жаль, что время, время, время Разбивается в капель. 1967 * * * Все туманнее та страна, Что придумали мы с тобой. И давно уж мне не нужна Ни сама ты, Ни образ твой. Только вижу издалека В белоснежном сквозном лесу Фантастического зверька, Чуть похожего на лису. Распушив золотистый хвост, Не жалея волшебных сил, Он бежал через сотни верст — Письма мне твои приносил. Разошлись на тропе крутой, Где тяжелые облака… И оставили сиротой Нами созданного зверька. Закружил его в пустоте Наших ссор снеговой туман. Где-то в пасмурной темноте Сухо щелкнул стальной капкан. И давно позабыли мы Тот придуманный нами край… Только слышится мне из тьмы Тихий-тихий Печальный лай. 1967 * * * Ах, речка, речка Тебердинка! Меня напрасно не зови. В тебе растаял, Словно льдинка, Последний след моей любви. Любви случайной, ненадежной  И сердце тронувшей слегка, Но светлой, звонкой и тревожной, Как эта горная река. Она ушла куда-то в небыль, Как тонкий луч за край земли, И стала соснами, и небом, И пылью солнечной вдали. И только в памяти небыстрой Она осталась навсегда Незамерзающей и чистой, Как эта синяя вода. 1967 ВОСХОД ЛУНЫ Был мир загадочным и древним. Во тьме журчала Теберда. И на зубчатом черном гребне Возникла крупная звезда. В сиянье зыбкое одета, Она стремительно росла Там, на хребте, Где тьмы и света Граница резкая прошла. И четко-четко в лунном диске Вдруг стали издали видны Уступы скал, Кустарник низкий И ветка сломанной сосны. 1967 ДИКИЕ ГУСИ Гуси плавают в горной речке, Очень трудно плавать гусям. Гуси жмутся по-человечьи К неуютным седым камням. Гуси, гуси! Какой бедою Занесло вас в глухую падь С неспокойной этой водою, Где и пищи не отыскать? По-над сопками ветер свищет, Сыплет крупкой в худом леске. Только гуси все что-то ищут В каменистом сыром песке. Туча с неба вот-вот завьюжит У замшелой речной косы. Все красней и красней от стужи Их стремительные носы. Видно, по сердцу им большая — Пусть с крупинками злого льда, Пусть холодная, Пусть чужая — Все равно живая Вода. 1967 * * * Все в этом мире ново, все здесь вечно. Восходит солнце, Словно жизнь моя, Чтобы опять светло и быстротечно Сгореть над вечным ходом бытия. И краткий миг судьбы моей тревожной И нов и вечен в этой чуткой мгле, Как нов и вечен Смятый подорожник На влажной и суглинистой земле. 1967 * * * Даль расширилась, раздвинулась До предельной чистоты. За окном роняет жимолость Пожелтевшие листы. Тихой горечью охваченный, Я смотрю, смотрю в упор В этот мир переиначенный, В этот сломанный забор. Неприкаянные грешники, С покосившихся шестов Уцелевшие скворечники Грустно смотрят на восток. Старый пруд зарыт бульдозером. Ветхий дом сожжен дотла. Лишь вдали, где было озеро, Все качается ветла. 1967 * * * О, Родина! В неярком блеске Я взором трепетным ловлю Твои проселки, перелески — Всё, что без памяти люблю: И шорох рощи белоствольной, И синий дым в дали пустой, И ржавый крест над колокольней, И низкий холмик со звездой… Мои обиды и прощенья Сгорят, как старое жнивье. В тебе одной — и утешенье И исцеление мое. 1967 * * * Вот и снова мне осень нужна, Красных листьев скупое веселье, Словно добрая стопка вина В час тяжелого, злого похмелья. Вот и снова готов я шагать По хрустящим бурьянам за город, Чтобы долго и жадно вдыхать Этот чистый целительный холод… Тяжелее струится вода. Горизонт недалек и прозрачен. И полоскою тонкого льда Тихий берег вдали обозначен. А вокруг ни единой души. И обрывы от инея белы. И в заливе дрожат камыши, Словно в сердце вонзенные стрелы. 1967