Летящие дни

ИРИНЕ В тумане плавают осины, И холм маячит впереди. Неудивленно и несильно Дрожит душа в моей груди. Вот так, наверно, и застыну, И примет мой последний взгляд Морозом схваченную глину И чей-то вырубленный сад. Издалека, из тьмы безгласной, Где свет качается в окне, Твой лик печальный и неясный На миг приблизится ко мне. Уже без вздоха и без мысли Увижу я сквозь боль и смерть Лицо, которое при жизни Так и не смог я рассмотреть. 1967 * * * Дохнул на лес прохладный ветер. Притихли бойкие дрозды. И огоньками бересклетин Зажглись поблекшие кусты. И за рябиной придорожной, За тенью старого плетня Прозрачней, чище и тревожней Блестит осенняя стерня. 1967 * * * Вере Ивановне Как сердце устало! Как нужно покоя. Хотя бы на несколько ранних минут, Чтоб выйти в осеннее чистое поле И знать, что тебя не зовут и не ждут. Чтоб лес вдалеке. Хорошо, если сосны. Чтоб просто идти, никого не виня. Чтоб было прозрачно, легко и морозно. Чтоб тихо у ног шелестела стерня. Как сердце устало! Как нужно минуту: Уйти, раствориться в туманной заре, В чернеющем поле, ветрами продутом, В просторном, холодном, седом ноябре. 1967 * * * Наконец пришло спокойствие. Листья падают, шурша. И рябиновыми гроздьями Наслаждается душа. Спит ручей за тонкой наледью, Сонно, медленно струясь. Между ним и давней памятью Есть таинственная связь. Сердце чувствует согласие Свежих ран и дальних вех… Снегири сидят на ясене, Сыплют семечки на снег. 1968 * * * А. Твардовскому Осень, опять начинается осень. Листья плывут, чуть касаясь воды. И за деревней на свежем покосе Чисто и нежно желтеют скирды. Град налетел. Налетел и растаял Легким туманом в лесной полосе. Жалобным криком гусиная стая Вдруг всполошила домашних гусей. Что-то печальное есть в этом часе. Сосны вдали зеленей и видней. Сколько еще остается в запасе Этих прозрачных стремительных дней? Солнце на миг осветило деревья, Мостик, плотину, лозу у пруда. Словно мое уходящее время, — Тихо в затворе струится вода. 1969 * * * Кто занес тебя, береза, На такую высоту — Выше леса, Выше плеса, Прямо к самому кресту? Хорошо ль тебе живется На старинных кирпичах? Что за птица рядом вьется В белых солнечных лучах? И куда ведет дорога Вдоль синеющих столбов? Что там слышно возле бога, Возле ржавых куполов? Может быть, сквозь грозы злые Видно с гулкой высоты Все года мои былые, Все начальные мечты?.. Черный пруд в наплывах тины. Отраженья облаков. Ребятишки у плотины Ловят сетками мальков. Может, это я у хлева Тихим мальчиком стою И ломоть ржаного хлеба, Глядя на небо, жую? И смотрю на край откоса, И никак не ясно мне: Почему растет береза На разрушенной стене? 1969 * * * Приехала мать из Воронежа, Из милой моей стороны. И мысли притихли тревожные, И вспомнились детские сны. Сидим, говорим про забытую, Седую почти старину, Про давние годы несытые, Про дом, про родню, про войну… И теплым дыханием родины Согрет мой нерадостный быт… Да, много нелегкого пройдено, И много еще предстоит. Но все же какие хорошие Нам в жизни минуты даны!.. Приехала мать из Воронежа, Из милой моей стороны. 1969 УГЛЯНЕЦ За стылым лесом, за болотом, Где сизый дым в траву упал, Ходили куры под заплотом Из старых прокопченных шпал. Еще там мельница стояла — Четыре сумрачных крыла. И сено желтое пылало На взгорке около села. Мы просто мимо проходили. Был виден домик и заплот. И весело зенитки били В большой зеленый самолет. И не попали, не попали, Хотя так низко он летел! И черные дымки пропали Вдали, где ельничек редел. И плечи тер тяжелый ранец, И на ходу сказали мне, Что рядом здесь село Углянец, Оно осталось в стороне. Лишь помню руки сбитых веток, Шальную кошку на избе. Да был ли он, Углянец этот, Когда-нибудь в моей судьбе? Но в памяти, где брезжит юность, Все догорает тот стожок, Который там Тот самый «юнкере» Своими пулями зажег. 1969 * * * Сухая внуковская осень. На взгорках убраны овсы. На славу вымахала озимь До самой взлетной полосы. Резвится ветер в небе чистом, Чужие флаги шевеля. Какого-то премьер-министра Встречает русская земля… За грозным ревом самолетным Никто не видел, как прошли Неясным клином перелетным В холодном небе журавли. И на обветренных покосах Блестит стерня со всех сторон. И тихо светится в березах Седая боль былых времен. Но все как будто бы забыто Землей, природой и людьми. И даль и сердце — все открыто Покою, свету и любви. 1969 * * * Поле, поле. Свет спокойный Розовеет на стерне. Словно все огни и войны Грохотали в стороне… Может, это только снится — Эти желтые поля, Эти узкие бойницы Белого монастыря? Может, вдруг ударит выстрел, Словно гром над головой, И растает в небе чистом Серый дым пороховой?.. 1969 * * * Спит рядами теплый ельник, А у края, на юру, Сиротинка можжевельник Зябко ежится к утру. Невысокий, неказистый, Сизоватый от росы Одинокий куст смолистый Среднерусской полосы. Можжевельничком зеленым Посыпали в старину Путь последний, похоронный, В неуютную страну… Вот какой обычай дальний На холодном на ветру Вдруг напомнил мне печальный Можжевельник на юру. 1969 ВИНТОВКА СВТ Когда-то ею на парадах, Пока не грянула война, Новейшей, десятизарядной, Так любовалась вся страна! О, ряд штыков, блестящих, плоских! Он с детства памятен и мне. И звонкий шаг у стен кремлевских, И первый маршал на коне… Но трудный опыт горькой правды С годами памятней вдвойне: То, что годится на парадах, Не все годится на войне. И в грозный час военной стужи У огневого рубежа То неудачное оружье Сменил надежный ППШ… Но почему-то так непросто, Так странно стало на душе, Когда тяжелый длинный остов Нашел я в старом блиндаже. Я этот ствол стальной и ржавый Не мог спокойно обойти: В нем наша боль, И наша слава, И веха нашего пути. 1969