Летящие дни

* * * Опять в полях светло и пусто. Солома, ветер и песок. И в синем холоде капуста, И в желтом пламени лесок. И незабытый, изначальный, В тиши прозрачной и сырой — Далекий ровный и печальный Стук молотилки за горой. Сырой лужок о трех ракитах, Осока стылая в воде. И ряд колосьев, позабытых На обнаженной борозде… Когда еще, какие дали Помогут мне хотя б на миг Забыться в праздничной печали От невеселых дум моих? И на какой другой излуке, В каком непройденном пути Смогу забыть о той разлуке, Что неизбежна впереди? И на каком другом рассвете, В какой неведомой глуши Так ощущается бессмертье Колосьев, ветра и души? 1970 * * * Памяти Б. Батуева Голубеет осеннее поле, И чернеет ветла за рекой. Не уйти от навязчивой боли Даже в этот прозрачный покой. Потемнела, поблекла округа — Словно чувствует поле, что я Вспоминаю погибшего друга, И душа холодеет моя. И кусты на опушке озябли, И осинник до нитки промок. И летит над холодною зябью Еле видимый горький дымок. 1970 * * * Л. Аннинскому Белеет зябь морозными ожогами. За голым лесом дымная заря. Опять иду звенящими дорогами Бесснежного сухого декабря. Опять, наверное, погибнут озими, Промерзнут обнаженные поля. От этой долгой, Бесконечной осени Устала и измучилась земля. Уже дубы в последнем редком золоте На пустыре застыли не дыша. И беззащитна, Как свеча на холоде, В глухом просторе хрупкая душа. И словно нет предела безотрадности, И страшно в этом холоде пропасть… Пора бы сердцу отогреться в радости, Пора бы снегу теплому упасть! 1970 * * * Согрело мартовское солнце Еще заснеженную степь. Позолотило у колодца Бадью обмерзшую и цепь. Уже готовые для сева, Рокочут где-то трактора. И дух оттаявшего сена Струится с дальнего бугра. И после долгого ненастья Опять простор широк и свеж. Опять рукой подать до счастья, До всех несбывшихся надежд. И ждет душа отрады вешней, Благословенного тепла, Как почерневшая скворечня, Как обнаженная ветла. 1970 * * * Опять я подумал о родине, Где стынет в росе лебеда, Где в старой замшелой колодине С утра холодеет звезда. Там черные тени в дубраве И белый над берегом сад. И можно не думать о славе И слушать, как листья летят… Там речка прозрачна, как детство. Там рыжим кустам камыша, Наверное, точно известно: Бессмертна ли наша душа. 1970 * * * Значок ГТО на цепочках На форменной куртке отца. И тополь в серебряных почках, И желтый песок у крыльца… В эпоху сомнений и бедствий До самого смертного дня Нетленная память о детстве Уже не оставит меня. И видится, словно вначале, Та первая в жизни беда, Как будто по свету не мчали Меня роковые года. Все видится дымное небо, Изломанный танками сад, Горбушка казенного хлеба, Что дал незнакомый солдат. Видения дальнего детства Опять меня сводят с ума, Как будто не вдавлены в сердце Россия, Сибирь, Колыма… Как некое странное бремя, С тревожным моим бытием Дано мне застывшее время В усталом сознанье моем. Там хата с колючей соломой, Поющий за печкой сверчок… Какой-то солдат незнакомый. Какой-то старинный значок. 1971 * * * Здравствуй, степная деревня. Белый сухой полынок. Стали родные деревья Черными пнями у ног. Родина! Хатой саманной, Стылой лозой у плетня, Далью пустой и туманной Снова ты манишь меня. Ветер за старой поветью Треплет кусты конопли. Нет и не будет на свете Ближе и горше земли. Свет золотой и тревожный. Что еще там впереди? На обнаженные пожни Скоро прольются дожди. Все ли я сделал на свете, Чтобы спокойно глядеть В дали холодные эти, В эту сентябрьскую медь? Может, за далью размытой, За луговиной степной Что-то навеки забыто, Что-то потеряно мной? Что там темнеет у стога Сквозь просяное жнивье? Может быть, это дорога В дальнее детство мое? Что там вечерняя синька Прячет в просторе полей? Может быть, это косынка Матери старой моей? 1971 * * * Знакомый край с холодной далью, С тревожным шумом камыша. Твоей березовой печалью, Как прежде, полнится душа! Все те же выцветшие флаги Качает ветер у крыльца. И жгут костер в сухом овраге Два босоногих огольца. Как прежде, вьется дым летучий На суходолы и лога. И веет холодом из тучи На прошлогодние стога. И на безлюдном побережье Опять волнуется лоза. И холодит ладонь, как прежде, — Дождинка, капелька, слеза. 1971 * * * Как жалобно ястреб кричит На этой опушке глухой. И ветер полынью горчит И трогает вереск сухой. Здесь черные листья дрожат На старых кустах бузины. Здесь черные гильзы лежат В окопах последней войны. Как много простора для глаз! Какое безлюдье кругом! И снова в назначенный час За лесом гремит полигон. И клочья колючей стерни Взлетают над полем седым. И давние горькие дни Напомнил тротиловый дым… А к ночи — опять тишина. Лишь ветер гуляет в бору. Как будто уснула война И снова проснется к утру. 1971 МЕЛЬНИЦЫ Машут крыльями мельницы В сорок третьем году. В чистом поле чернеются На юру, на виду. За холодными хатами Ветра зимнего стон. От былых элеваторов — Обгорелый бетон. Но пока не рассеется, Не откатится враг — Машут крыльями мельницы В черноземных степях. Ветряные, старинные, На скрипучей оси. Словно в годы былинные На Великой Руси. Словно заново найдены Силы древней земли. Словно дальние прадеды К нам на помощь пришли. Пусть вдали за покосами Дыма траурный креп. Будет поле с колосьями, И победа, и хлеб! Машут крыльями мельницы Сквозь лихие года. Вся беда перемелется Навсегда, навсегда. 1971 * * * Воронеж, детство, половодье. Зеленый плавающий лед. И солнце держит за поводья Над белой тучкой самолет. Военный — маленький, двукрылый, — Защита грозная страны… А вдалеке за рощей стылой Поля озимые видны. Там, за рекой, село Придача За гулкой дамбой, За мостом. И церковь белая маячит, Сияет золотым крестом. И тихий звон летит по свету, В упругом воздухе плывет. И знаю я, Что бога — нету… И кружит в небе самолет… И жизнь моя еще в начале. И даль аукает: «Иди!..» И нет ни бога, Ни печали. И все, что будет, — Впереди. 1972