Лилия для Шмеля

Утро началось замечательно. Я встала пораньше, быстренько записала идею в трех словах, чтобы не забыть, перекусила овощами и ароматным яблочным штруделем и села разбирать свежие газеты.

Однако едва развернула «Сплетницу» — чуть от разрыва сердца не померла, потому что первый разворот журнала целиком посвящен мне!

«… А вы знаете, дорогие читатели, что вороны любят все яркое и красивое? Вот и одна из них, проживающая в доме одной доброй души, пользуется доверчивостью степенной дамы, а сама тем временем платит благодетельнице черной неблагодарностью. А все потому…»

А все потому, что «Ворона», то есть я, по мнению сплетника-анонима, испытываю бурные чувства к некоему красавцу В. и готова на все, лишь бы заполучить его. Конечно, шансов у меня нет, однако глупая Ворона этого не знает, поэтому не оставляет его в покое и каждый день, презрев приличия, приезжает в особняк красавца, который, кстати, имеет достойнейшую невесту, лучшую из лучших девиц королевства.

— О, Боже! Боже мой! — схватилась я за сердце, вскочила с кресла и заметалась по комнате. — Это скандал! Позор! Конец! Конец всему! Как теперь выходить с Ильнорой в общество? Да я от стыда умру!

Когда Ильнора проснулась, я была на грани истерики. И ей пришлось отпаивать меня успокаивающим настоем, гладить по руке и клятвенно заверять, что Освальд все разрешит, и что на него, несомненно, можно положиться.

— Подобный слух не нов, — осторожно завела речь графиня, сжимая мою руку, — раньше он ходил про других дам, поэтому не вижу причин для переживаний.

— Я больше не поеду! Если Вейре захочет…

— Да-да, помню: пусть приезжает сам! — она печально завершила за меня фразу.

— Да, — кивнула я, всхлипывая. Накинула на плечи, съехавший плед, и громко икнула.

— А как же именины Вейре? — с надеждой напомнила графиня. Я молчала, и она грустно произнесла: — Ты умная девушка. Сильная. Но если тебе хочется побыть наедине, что ж, так и быть, отложим пока выходы в свет. Мигрит! Подавай сюда завтрак.

Начался день моего затворничества.

Чтобы Вейре не расстраивался из-за отложенных встреч, я первым делом написала письмо, в котором рассказала малышу, что работаю над новой историей и пока не приеду, чтобы не проболтаться о подробностях. Мол, хочу сделать сюрприз. Это должно было его приободрить.

Однако «Подарок» совсем не писался. Еда не лезла в горло. И с Жужем я играла неохотно. Если бы только могла сбежать из Нильда, переполненного чванливыми аристократами, которым делать нечего, кроме как лентяйничать и злословить.

Но переживала я не только из-за слухов.

Встречи с Вейре приносили мне радость. С ним я могла быть собой, а он был моей отдушиной, моим светлячком, принимавшим странную Корфину такой, какая она есть. Жаль, что наши встречи станут редкими. Мысль, что теперь всегда предстоит находиться в образе чопорной дамы, окончательно делала меня несчастной. Чтобы не впасть в черную хандру, я сосредоточилась на книге. Как бы там ни было, подарок должен быть готов вовремя.

Веспверк примчался на второй день затворничества и потребовал встречи. Спускаться к нему я отказалась, и тогда он, уверив Ильнору в необходимости разговора, сам пришел в библиотеку.

Я сидела за столом, обложенная книгами и справочниками, в простеньком домашнем платье, с наспех скрученной гулькой на макушке и не обращала на гостя внимания. Тогда он подошел к креслу, стоявшему напротив письменного стола, сел и так же молчаливо начал изводить меня пристальным взглядом.

Только не учел, Его Светлость, что во мне упрямства тоже с лихвой. Я не поддавалась, не поднимала на него глаз, и мы долго сидели в тишине. Надумай нас подслушать Ильнора, услышала бы лишь мерный скрип пера да «скрип зубов» злившегося Веспверка.

Однако я тоже закипала. Герцог не давал мне спокойно дышать одним своим присутствием. Мало того, что он как всегда одет с иголочки, хорош до рези в глазах, так еще испепеляет меня роковым взглядом красавца-сердцееда. И ведь намеренно же гипнотизирует — ждет, что дам слабину и посмотрю на него. Не дождется!

Я продолжала упрямо писать, пока в ручке не закончились чернила.

Под пристальным взором герцога потянулась к чернильнице, сняла крышечку и принялась аккуратно наполнять ручку, как прежде показывала Ильнора.

Сосредоточенно смотря лишь на чернильницу, я медленно закручивала кончик ручки. Закончив, потрясла ее, чтобы дать стечь излишкам чернил, приготовилась писать дальше и не поняла — каким образом капля капнула на стол.

Ладно. Суетливо огляделась по сторонам — чем бы ее вытереть — и услышала пренебрежительное замечание:

— Вытирайте пальцами. Не смущайтесь!

Да, мои руки и без того в чернильных разводах, как у школяра, но Веспверк мог бы и заткнуться. Для его дитяти стараюсь.

— Если не умеете пользоваться — нет ничего ужасного, чтобы спросить совета, — не унимался гость, доводя меня до белого каления.

Да пусть умник наперво свою жизнь наладит, а потом советы раздает! От ярости и досады я сжала кулаки. Еще одно слово — придушу его! Подняла глаза — и герцог замолчал, почуяв неладное.

Думал, я буду робко ресничками хлопать, как полагается юной корвистской деве восемнадцати лет? Щас! Я ненавидела его. Ненавидела за наглость, на дерзость, на безмерное обаяние, за унижение, все-все что было и еще будет! И если можно было, прибила бы его! Прибила бы горшочком с цветком, что он держал в руке!

— Понимаю, вы заняты, — бравурно заметил Веспверк, из вредности продолжавший доводить меня. — Однако у меня к вам предложение…

— Нет! — отрезала я, посылая «красавчику В.» убийственный взгляд.

— Даже не выслушаете?

— Не имею ни малейшего желания!

— Ударились в страдания? Понимаю, — он насмешливо растянул губы и пронизал меня непередаваемым взглядом зеленых глаз. — Видимо, у вас есть веская причина.

Я положила ручку на стол, резко, с противным звуком отодвинула кресло, встала и, не прощаясь, направилась к двери. Однако герцог с цветочным горшком подмышкой бросился наперерез.

— Корфина! — мало, что преградил дорогу, еще схватил меня за локоть, когда пыталась обойти его. Желая пройти, я коснулась его рукава и… нечаянно вытерла пальцы, оставив чернильные отметины на дорогой ткани пиджака. Я не специально, но глядя в прищуренные глаза Веспверка, поняла: он думает иначе.

— Не распускайте руки! — пояснила мстительно, хотя сердце ушло в пятки. — И оставьте веник себе!

— А он и так мой! — не менее ехидно и зло выпалил герцог, так и не выпуская моей руки из хватки. Я уже примерялась: поставить ли ему фиолетовые отметины на благородной физиономии, но Веспверк заподозрив недоброе, отклонился от меня подальше, чтобы не дотянулась. — У меня деловое предложение!