Лилия для Шмеля

— Прости, Вильдия, — произнес герцог гостье без капли заискивания. — Не могу уделить тебе внимания. Ты появилась весьма неожиданно. — В его словах проскальзывал укор. Однако с нахалки, как с гуся вода. Она обольстительно улыбнулась и грациозно села в кресло.

Слуга поспешил укутать и ее в плед, но видимо, красотка желала, чтобы о ней позаботился лично хозяин дома, поэтому нервно ударила слугу по руке.

— Сама! — ее голос прозвучал неожиданно неприятно, совершенно не сочетаясь с изумительной внешностью. Такая редкая красавица должна обладать нежным, обворожительным голосом, однако он походил на скрип плохо смазанных колес. Только, кажется, природа обделила Вильдию не только голосом, тактом, но и умом.

Стоило Вейре увидеть невесту отца — улыбка сошла с его лица.

— Сделаем перерыв? — предложила я напряженному герцогу. Мне на него плевать, но его пассию сто раз плевать, только не на ребенка. Радостный день, которого он так долго ждал, померк из-за бесцеремонного вмешательства одной эгоистки, решившей, что мир вращается вокруг нее.

Веспверк старший замялся с появлением гостьи, однако же не спешил останавливать представление.

— Вейре, — обратился он к сыну мягко. — Продолжим?

— Нет! Не хочу! Больше не хочу! — отчаянно завертел головой ребенок, поджимая губы, и я увидела, как у него заблестели глаза.

— А я очень хочу! — прошептала ему на ушко. — А еще хочу обнимашек. И ты, наверно, тоже хочешь, — протянула руки, и Вейре, вряд ли знавший, что такое обнимашки, прильнул к моей груди. Он отчаянно уткнулся холодным носом мне в шею, однако руку отца не выпускал. Но по шумному дыханию малыша я чувствовала: еще немного, и он разрыдается.

Еще недавно ребенок смеялся от счастья, а теперь на моих глазах разворачивалась драма. Перехватила взгляд надменной Вильдии — и даже мне стало неприятно. Неужели герцог не замечает происходящего?

Тишина затягивалась. Я уже готова была подняться и унести Вейре, но Веспверк разрушил молчание:

— Вильдия, поговорим позже, — хмуро посмотрел на гостью, однако она не спешила уходить.

Внешне Веспверк сохранял невозмутимость, и я бы ни за что не догадалась, что хозяин поместья напряжен до передела, если бы он, аристократ, впитавший правила высшего света с молоком матери (или кормилицы), не позабыл об этикете. Но сейчас ему было явно не до представления нас с Вильдией друг другу.

Лишь когда Вейре все-таки всхлипнул, раздраженная гостья холодно бросила:

— Подожду в кабинете, — однако с кресла не вставала, надеялась, что герцог остановит ее. Но у того заходили желваки, и останавливать гостью он не спешил. Тогда высоко задрав голову, она поднялась и медленно зашагала к дому в сопровождении слуги.

Циркачи, опытные в общении люди, мигом сообразили: сейчас лучше притихнуть, чем попасть под горячую руку раздраженного хозяина поместья. Представление приостановили, и теперь только визги обезьян, выпрашивавших фрукты, разрывали давившую тишину, в которой беззвучно плакал Вейре.

Жалобно всхлипнув, малыш и вовсе выпустил руку отца, словно отпуская его к ненавистной гостье, а сам отчаянно вцепился в меня. И мне пришлось закусить губу, чтобы самой не всхлипнуть.

Я прижалась щекой к детской макушке, укутала Вейре своим пледом, чтобы не мерз, — и поймала затравленный взгляд Веспверка, которого наша с Вейре близость окончательно выбила из колеи. Столько отчаяния читалось в его зеленых, прежде таких самоуверенных глазах. Исчезла надменная, вежливая улыбка с породистого лица.

— Вейре, — хриплым от волнения голос позвал Веспверк сына. — Мне… мне тоже… нужны… — Он словно глотал камень и задыхался. — Обнимашки. А тебе?

У меня поднялись брови от удивления: услышать из уст «сухаря» подобное — сродни молнии. Видимо, от отчаяния решился. Но на отчаянное предложение отца Вейре непримиримо отрезал:

— Нет! Иди, обнимайся с ней. И пусть она… она… — не сдержавшись, он горько разрыдался. — Пусть она… она… ро… родит… родит тебе… другого…

Не надо гадать, что хотел сказать малыш. Я ошарашено моргала, а с лица герцога отхлынула кровь. Он сжал кулаки. Безмолвно вертел головой, не в силах подобрать нужных слов. Несомненно, ему больно. Еще все это происходит при мне. Так и не найдя нужных слов, он протянул руку и осторожно коснулся макушки сына.

— Вейре! — потрепать его, как это делала я, Веспверк не смог. Или не посмел. — Ты… право, говоришь глупости!

— Нет! Так все говорят! — сквозь горькие слезы надрывно прокричал Вейре. — Все… все только и говорят… когда… когда я… умру! И… И…

— Хватит! — рявкнул побледневший герцог. — Это все глупости! — И потянувшись к сыну, дернул его за воротник курточки к себе.

Веспверк хотел крепким отцовским объятием доказать, что, конечно же, любит сына, что от таких слов тоже страдает, но на нервах не рассчитал силу. И вышло так, что вместе с рыдающим Вейре, крепко державшимся за меня, к герцогу подалась и я — и часть отцовского объятия Веспверка досталось и мне. Точнее, вышло, что рыдающего Вейре мы обнимали вместе: я Вейре, а герцог сына и меня.

Горячее дыхание Веспверка старшего обжигало мне висок и щеку. Я же, сгорая от стыда, взволнованно дышала ему в шею. Но Вейре обнимал меня так крепко, что, несмотря на всю неловкость, шансов отстраниться не было.

Полагаю, Веспверку обнимать меня — тоже то еще удовольствие, однако ради сына он терпел.

Ему, как и мне было неуютно, зато Вейре успокаивался. А потом и вовсе притих, только громко и сильно всхлипывал.

— Вейре, — ласково и тихо заговорила я прямо в ухо герцога. — Знаешь, а я еще не видела мерка! Говорят — он большой и сильный. Я одна боюсь смотреть на него. Если бы только с тобой посмотрела. Пойдем?

Малыш молчал, продолжая всхлипывать.

— Я тоже пойду, — не своим голосом произнес герцог. Ослабил хватку и осторожно потянул сына к себе. И, о, чудо, Вейре прижался к нему, обхватил за шею отца.

Так втроем мы и направились на задний двор, где стояли многочисленные цирковые клетки.

Однако радость покинула нас. Вильдия своим появлением отравила весь праздник.

«Мерзкая жучка!» — шипела я про себя, будто это у меня пытались отобрать отца.

— Вейре, смотри, какая интересная лошадка! — герцог шагнул к клетке, где стоял не конь, а приземистое парнокопытное с крупными рыже-белыми горошинами на шкуре.

— Не хочу! — прошептал Вейре и снова зарыдал.

Я взглянула на герцога, и он нехотя пояснил:

— Вейре упал с Ветра и теперь боится лошадей.

— Я их тоже боюсь! — призналась, чтобы поддержать ребенка.

— Вы девочка! — подавленно прошептал Вейре.

— Но я же уже большая девочка, а все боюсь. А еще боюсь пауков, крыс, змей! И даже ящериц и… — замерла на полуслове, потому что заметила в соседней клетке низкорослую зебру, едва доходившую мне до бедра.

— Кто это? — показала рукой.