Ложь

жет отыскать, того, кто чувствует то же, что она, у окна другой спальни. Откуда-то оттуда, возможно, Деметрио де Сан Тельмо смотрит сюда…

***

– Не верю ни единому слову!... Абсолютно ничему не верю!..

Теодоро де Кастело Бранко в гневе вскочил на ноги, сильно расстроенный и встревоженный.

Его благородная фигура патриция возмущенно выпрямилась. Его разум, чувства, его сердце и рассу-

док отказываются принять только что услышанную историю, как что-то невообразимое, что нельзя

вынести…

– Это не может быть правдой!.. Ты – дурак, если поверил в это…

– Выслушай меня, отец, послушай меня … Клянусь тебе, что моим первым чувством было отри-

цать, опровергнуть это, клянусь – я отчаянно кричал: “Нет же, нет, я не верю в это!..”

– Но ведь это – единственное, о чем ты продолжаешь думать. Вероника – вульгарная авантю-

ристка!.. Вероника – ветреная женщина!..

– Это не так, отец!.. Не так… Она вполне могла угодить в сети любви…

– Любви?.. Любви к кому?.. К этому глупцу Рикардо?..

– Раньше ты сказал, что он не был заурядным человеком. Ты сказал мне о нем, как о превосход-

ном кабальеро, как об очень привлекательном человеке…

– Да, да… Не могу этого отрицать, ну и о чем это должно свидетельствовать?.. Это не важно, из-

за кого порядочная девушка из рода Кастело Бранко теряет голову…

– Вероника – женщина из плоти и крови, и не имеет значения, что она – Кастело Бранко. Она

способна чувствовать и любить, как все, и, как все, сходить с ума, если какой- нибудь мерзавец нашеп-

чет ей в уши такие слова, какие обычно очаровывают и соблазняют женщин!..

– Никогда бы не подумал, что Рикардо окажется подлецом…

– Зачастую обманываешься. Ты вполне мог думать одно, а на деле – по-другому. Да ведь ты и

сам часто говорил о дружбе Вероники с этим человеком.

– Я не отрицаю. Рикардо был больше, чем друг, он был, как член семьи, был своим человеком в

доме…

– Они повсюду ходили вместе, вместе и одни…

– Этого я тоже не могу отрицать. Они ходили почти всегда с Вирхинией, но она возвращалась, всхипывая, жалуясь тому, кто хотел ее слушать, что на нее не обращали внимания.

– Хочешь, я все объясню?.. У них были одинаковые увлечения, одни и те же желания: они рисо-

вали, играли на фортепьяно, занимались спортом… читали одни и те же книги…

– Ничего этого не достаточно, чтобы обвинять их… Доказательство, предоставь мне доказатель-

ство… Я не понял, как ты мог без доказательства поддаться на обман.

57

– Какое еще доказательство, ведь это же очевидно?..

– Кто их видел?..

– Вирхиния…

– Это – неправда!..

– Она неоднократно видела его своими глазами, как он влезал в комнату Вероники через окно.

Она поклялась мне и, рыдая, заверила меня в этом… Она видела это много раз, и молчала, принуждае-

мая Вероникой из страха и жалости!..

– Чушь!.. Это – отвратительная и, в то же время, несуразная, смехотворная небылица.

– Ха, это – отвратительная и несуразная небылица, да эта небылица разорвала мне душу, и, кро-

ме того, она предельно ясно объясняет последующее поведение Вероники…

– Какое поведение?..

– Она отвергает меня, страшится моих признаний в любви, предлагает мне сестринскую любовь, между тем, как сама укрывается за непостижимым молчанием…

– Так было?..

– Да… да… Совесть вынуждает Веронику отвергать меня.

– Ты не можешь делать умозаключения…

– Это – не умозаключения. Все это производит впечатление ужасающей правды. Думай…

думай… вспоминай… Ты сам сказал мне… Что тебя не ослепляет отцовская любовь, с которой ты

всегда смотрел на нее. Тысячу раз ты давал мне понять…

– Предположим, что Рикардо был любовником Вероники. Тысячу раз я видел его шушукаю-

щимся с Вирхинией, предположим, что она была его доверенным лицом, которая выслушивала его

жалобы и стоны, его терзания безнадежно влюбленного…

– Безнадежно?..

– Иногда Вероника плохо с ним обращалась. Критиковала его нехватку честолюбия, насмеха-

лась над его романтизмом… а он воспринимал всерьез ее шутки.

– Шутки?..

– Конечно… Вероника имеет обыкновение применять их ко всем своим друзьям; не говоря о

том, что она – превосходная девушка, она – достаточно искренняя, чтобы говорить ясно, достаточно

смелая, чтобы выражать свои мысли, не заботясь о том, что они могут кого-то оскорбить…

– Да, да… Вероника во всем такая, но в этом случае, в этом ужасающем случае, мы сходимся на

том, что все это был фарс, игра. Она любила его… Ее шутки были маской, которой она прикрывала

правду в своей душе; она любила его и хотела заставить измениться, не быть бедным, ничтожным

фантазером… и он из любви к ней…

– Замолчи!.. За этой дверью кто-то есть. Если это – твоя мать, она ничего не должна знать. Ты

слышал?.. Ни единого слова!.. Молчи, притворяйся и открой дверь…

Джонни быстро послушался своего отца.

– Вирхиния!..

– Джонни… Дядя Теодоро… Простите меня, но ваши голоса слышны в коридоре, и слышны

очень отчетливо.

Вирхиния находится в дверях спальни Джонни, и никто не мог найти более нежного и печаль-

ного выражения лица, чем у нее.

– Я хотела, чтобы ты никогда не узнал это, дядечка, миленький, но я не обвиняю Джонни в том, что он нарушил клятву, не сдержал своего слова… Он так страдает…

Теодоро сделал усилие, чтобы сдержаться и не выразить словами неудержимый гнев, сотряса-

ющий его душу. Перед этим кротким смущенным личиком, перед этими синими, такими близкими, всегда затуманенными слезами, глазами любое возражение кажется несправедливым и грубым…

– Я поступила плохо, все рассказав тебе, Джонни… Очень плохо. Я знала, что ты неспособен сдер-

жать свою клятву, что не удержишь только в себе то, что я тебе рассказала; я в отчаянии, видя твои

страдания из-за нее… Я знала, что этот ужасный случай должен был произойти… Теперь об этом

узнают все, узнает тетя Сара… и Вероника никогда меня не простит!.. Как я не должна была прощать