Ложь

– Я понял, сын… понял. Никто не может понять тебя лучше меня. Но нужно, чтобы ты крепился, овладел собой; то, что ты собираешься развлечься этой ночью – самая лучшая идея… Ступай… иди.

Подумай, что мир велик и огромен, что в нем предостачно женщин, что ложь – это не вся жизнь, и что

человек родился, чтобы властвовать над своими чувствами, а не для того, чтобы сделаться их рабом.

Пока, сынок, до встречи, дорогой… Я хочу видеть, что ты поступаешь, как порядочный, справедли-

вый человек… как настоящий мужчина, каким и являешься.

Отец пожал сыну руку просто, как другу, стерев различия, установленные между ними сынов-

ним уважением и отцовской нежностью и любовью…

– Я знаю, она разрушила наш прекрасный сон… Но мы не можем из-за этого оставаться подав-

ленными. Я так хотел, чтобы мои внуки были дважды Кастело Бранко. Но что было – то было, а я

хочу познакомиться со своими внуками…

***

Светлое, жаркое солнце Рио, золотистое, словно капля меда на земле, еще только разливает

свои первые лучи на парк Кастело Бранко, когда на боковой аллее, окруженной густыми деревьями, уже выделяется стройная фигура Деметрио де Сан Тельмо. Несмотря на одну из этих болезненных за-

тей отчаяния и ярости, он, как никогда, позаботился обо всех мельчайших деталях своего костюма: безупречно скроенный пиджак делает его еще стройнее,.. на тщательно выбритом лице едва заметны

следы ужасающей душевной бури, со вчерашнего вечера мучившей его… едва ли его слегка кривящи-

еся в горьковатой усмешке губы несут на себе отпечаток суровости, едва ли кажутся темнее и холод-

нее стали его глаза.

– Вероника!.. Какой сюрприз!..

– Почему же сюрприз?.. Разве не Вы написали это письмо?..

Прислонившись к более прохладной и блестящей, чем утро в конце весны, решетке, Вероника

улыбнулась, показывая длинный конверт со штампом отеля; и она тоже, кажется, проявила особую за-

боту о своем “туалете”.

Шелковистые волосы, еще влажные от недавнего душа, украшают ее, образуя сверкающий

черный ореол, подчеркивающий профиль ее бледно-янтарного лица… рот кажется, как никогда, цве-

тущим и соблазнительным, а полупрозрачная кожа, еще более воспламенющей страсть, как будто ее

все сильнее бьющееся сердце разгоняет кровь, заставляя ее бежать еще быстрее.

Сегодня она не в белом; она надела черные облегающие брюки для верховой езды и красно-

алую, как вспыхнувшее пламя, блузку с широкими рукавами, заменившую жакет… В руках она вер-

тит тонкий, как тростинка, хлыст. К волосам Вероника кокетливо прикрепила один большой цветок

белой гардении, чей аромат смешивается с запахом ее волос.

– Я не ожидал Вас так рано на рассвете, идемте, я хочу поговорить… Я взял на себя смелость

просить Вас спуститься чуть раньше остальных, но… Я даже не смел надеяться, что Вы согласитесь.

– Вам не кажется это слишком скромным для фехтовальщика с Вашим напором, сеньор инже-

нер?..

– Вы все еще вспоминаете эту несчастную вчерашнюю стычку?

– У меня до сих пор опухшая кисть.

– Вероника…

– О, не беспокойтесь!.. И не делайте лицо таким серьезным. Это не помешает мне заставить Го-

лиафа пуститься вскачь. Я уверена… Это была всего лишь шутка, чтобы посмотреть, каким сделалось

Ваше лицо… Оно не могло быть более отчаявшимся… Так что Вы прощены…

– Я хотел сказать, что Вы очень добры и так обходительны. А также Вы были очень любезны, ожидая меня; как я молил, чтобы это случилось. Я послал эти строчки случайно, не строя излишних

иллюзий относительно вашей доброты. И сейчас это доставило Вам беспокойство…

64

– А если я скажу Вам, что это доставило удовольствие?..

– Вы были бы слишком любезны…

– Ну, слишком, или нет, это показывают дела. Если бы Вы предупредили посыльного подождать

ответ, то узнали бы это еще вчера.

– Вы не шутите?..

– Я послала за ним горничную, но он уже ушел. Ей не оставалось ничего другого, как вернуть-

ся… Даже видя Ваше удивление моему приходу, думается, Вы были слишком уверены в том, что я вы-

полню то, о чем Вы меня попросите.

– Я едва смел надеяться на это, и тем не менее. Хотя теперь, перед Вами, мне почти представля-

ется ложью…

– Что, что представляется ложью?..

– Все – обман. Ваш вид, Ваш взгляд, голос, интонации… Любой сказал бы, что Вы искренни,

откровенны…

– Что… что?..

– Ох, простите меня!.. Я не умею правильно выражаться. Я хотел сказать… что не заслужил та-

кого внимания с Вашей стороны, после того, как отличился вчера так грубо. Именно поэтому я умолял

Вас об этих минутах разговора наедине, чтобы попросить у Вас прощения самым наилучшим об-

разом, а также, чтобы выразить Вам свою благодарность за то, что избавили меня от презрения Ваше-

го дяди и пренебрежения Ваших друзей, имеющих на то все причины…

– Вы не хотите оставить, наконец, в покое фехтование? Вы напоминаете мне о самом скверном

мгновении в моей спортивной карьере – разгром в пух и прах…

– Нет…

– Да. В этом нет места никакого рода сомнениям. Вы знаете, что кончик Вашей рапиры почти

всегда отдирал украшение моего жилета?.. Знаете, я до сих пор не понимаю, как смогла защищаться с

полностью открытым лицом?.. Вы удивительно сильны и безалаберно неудержимы… Был момент,

когда Вы меня напугали…

– Ради Бога!..

– Вам единственному я признаюсь в этом… Меня испугали Ваши глаза, Деметрио. Они смотре-

ли на меня так странно, точно Вы люто ненавидите меня …

– Какая глупость!..

– Какое успокоение – услышать это, посмеяться и сказать: какая глупость!.. Да… Я была дурой, страшась этого… Вы были не способны причинить мне никакого вреда. Странное дело, но с первого

момента, когда я с Вами, у меня сложилось такое впечатление, что женщина всегда находится под Ва-