Лучник
Шрифт:
— Нет! — одновременно с ним, заглушая мужа, с мучительной жалостью вскрикнула Элари, и тот сочувственно погладил её по плечу. Но она, вместо того чтобы привычно прижаться крепче, вдруг оттолкнула его и, рывком вывернувшись из объятий мужа, отвернулась, пряча от него искажённое горем лицо.
— Не трогай меня.
— Элари, — беспомощно потянулся к ней муж, но она неожиданно резким, решительным движением головы остановила его.
— Я сказала, оставь меня!
И, когда тот замер на середине движения, выкрикнула непривычно холодным, дребезжащим от гнева тоном:
— Теперь ты понимаешь, почему он так настаивал на ритуале посвящения
Старик беспомощно опустил руки.
— Откуда я мог знать, Элари?..
— Откуда?! Амулетов правды тебе было мало? Сколько раз он говорил, при этих амулетах говорил, что любит нас и хочет защитить? А ты, вместо того чтобы довериться хоть в чём-то, вновь и вновь устраивал ему эти позорные проверки! Тебе этот несчастный ответ о причине смерти Карилли так ударил в голову? Наилир, прошу. Я виновата не меньше тебя, и обвинять не имею права. Но смотреть на тебя сейчас и вспоминать, что ты сделал с нашим мальчиком из-за своей подозрительности, я не могу. Иди к нашему сыну, ему тоже больно. Не хочу, чтобы он проснулся в одиночестве.
И, видя, что супруг колеблется, не спеша выполнять её распоряжение, крикнула почти с яростью:
— Иди, или к нему уйду я, а ты будешь держать малышей! Если хватит совести говорить с ними после того, как отнял у них отца!
Наилир тяжело закрыл глаза. А потом молча встал, глубоко поклонился и деревянной, неживой походкой пошёл к носилкам бесчувственного Ниари.
И замер, не дойдя одного шага. Глаза юноши были плотно закрыты, но по лицу, сейчас искажённому немой мукой, беззвучно катились и катились слёзы.
Эран в эту вспышку не вмешивался. Не его дело. Каждый должен проходить свой путь сам. Подождал несколько щепок, давая супругам время немного подумать.
— Не думаю, что дело было в слежке в буквальном смысле. На нём были следы магического воздействия. Не контроля, чего-то ещё. Мне пока сложно сказать, чего именно и как это проявлялось.
Пауза.
— Наилир, вы ведь допрашивали его в камере, верно? Кто-то слышал ваш разговор?
Старик, вынырнув из оцепенения, медленно опустился на край носилок сына. Осторожно провёл ладонью по его лицу, стирая блестящую дорожку.
Не глядя на мага, покачал головой.
— Нет, это невозможно. В камере очень мощная защита от прослушивания… и любых внешних воздействий в принципе.
Помолчал и с горечью добавил:
— Как и в допросной. То, что он говорил, знаю лишь я и… — запнулся, тяжело закрыв глаза, словно пережидая приступ боли, — и палач.
— Проблему с палачом я решу, — маг кивнул. Ваша семья всё ещё в опасности, Третий Страж, и чтобы это исправить, действовать нужно быстро. Поэтому мне придётся просить вас отложить время скорби.
Третий Страж, не отвечая, смотрел на сына. Его жена, наоборот, бросила на мага короткий взгляд и, грустно улыбнувшись, согласно кивнула. На её опустошённом лице, казалось, лишь эта улыбка осталась живой, да взгляд, которым она ласкала спящих детей. И было без слов понятно, что, какие бы беды не обрушились на эту семью в дальнейшем, госпожа Элари выдержит все, пока будут жить внуки, о которых нужно заботиться.
Наилир, наконец, что-то решил для себя.
— Палач
знает то же, что и я, — медленно проговорил он, — Даже немного меньше. Мне показалось, что со мной Гайр был более откровенен, чем на допросе…Он умолк на мгновение, и по лицу прошла короткая гримаса:
— Как же я мог быть настолько слепым… Ведь он дал столько намёков, а я предпочёл считать это гордыней и пустой бравадой…
— Один мой старый друг как-то сказал, что очевидное всегда ярче истины. И многие просто не знают, куда смотреть, — улыбнулся маг.
Третий Страж лишь молча покачал головой. Утешение, если это было оно, он сейчас принять был не готов.
— Казнь уже назначена?
Супруги невольно вздрогнули.
— Да, — после короткой паузы безжизненным голосом отозвался Наилир. Элари же, зажмурившись, словно ей противно было видеть мужа, рваным движением отвернулась, стараясь даже не смотреть в его сторону.
— Но, насколько я понимаю, никто не видел момент самого нападения, не так ли? И если ваш сын, очнувшись, скажет, что на него напал кто-то другой, и он, теряя сознание, видел, как ваш зять бежит ему на помощь, насколько это изменит ситуацию? — губы мага чуть дрогнули.
Страж задумался. Губы его едва заметно кривились, словно он мучился от сильной боли и изо всех сил пытался это скрыть. Кажется, он сам не замечал этого. После короткого размышления на лице отразилось что-то, напоминающее слабую надежду — и почти тут же погасло.
— Кто-то другой… Это могло бы снять с Гайра обвинение в покушении на убийство моего сына, если бы не его признание на допросе и позже, в разговоре со мной — подтвержденное амулетом правды признание. Вы не знаете, должно быть: весь разговор записывается с помощью артефактов, взломать их, переписать или обмануть невозможно. Вся информация уже в канцелярии Императора. Да и его нападение на караульных никак не укладывается в версию о другом убийце…
Он тяжело вздохнул.
— Нет, господин маг. Спасти честь Гайра может только полное раскрытие этого заговора и официальное объявление всех его действий совершёнными под чужим контролем, — и, после короткой паузы, — И я сделаю всё, чтобы обелить его имя. Хотя бы теперь.
— Именно полное раскрытие заговора и является моей окончательной целью. Что до амулетов… уверяю, это не станет проблемой ни в малейшей степени. Как и имперские записи, — улыбка стала чуть шире. — О них… позаботятся в ближайшую же свечу.
Брови старого воина взлетели так высоко, что, казалось, вот-вот достигнут линии волос.
— Вы, тир Эран, должно быть, шутите! — с изумлением, в котором отчётливо слышалась укоризна, воскликнул он. Потом внимательно присмотрелся к лицу мага, осознал, что шутками и не пахнет — и задумался уже всерьёз.
— Я доверяю вашему мнению и вашему опыту, и сделаю всё, что вы скажете, как и обещал, — медленно заговорил он после едва заметной паузы. — Но, если позволите, всё же попрошу вас об одолжении. Даже если вы действительно способны как-то… вмешаться в работу артефактов, не делайте ничего, что сможет скрыть то, что сделал Гайр. Всё произошедшее — во многом моя вина, и чести это мне не добавляет. Но я не хочу, чтобы мужество и самопожертвование моего зятя было стёрто из архивов Империи. Он спасал нас, принося в жертву не только свою жизнь, но и свою честь. С нашей стороны будет самой чёрной неблагодарностью скрыть эту правду, пусть даже в заботе о собственной безопасности или достоинстве.