Любовь моя

— Но их надо ей читать, хотя бы для того, чтобы вовремя остановиться, оглянуться и задуматься над тем, как и чем живет. Художник не должен оправдываться за свой интерес к той или иной проблеме. Подобные романы в принципе не могут претендовать на краткость. Они состоят из размышлений, рассуждений и споров.

— И я считаю, что должна была их написать. И все же я думаю, что современный автор обязан писать более кратко, чтобы каждая строчка несла максимум информации. Дал бы Всевышний время и разум… У меня столько идей в голове роится! Я учу молодежь не жалеть об упущенных возможностях, вперед смотреть, а самой бывает до слез обидно, что не выбрала в свое время правильного направления жизни, не рискнула, не поверила в свои способности. Инна, понимаешь, счастье — это возможность строить свое будущее по своему усмотрению, по зову души, чтобы всю жизнь летать на крыльях собственной мечты, и в конце концов увидеть ее полное осуществление!

— Планов бездна, мыслей тьма. Теперь-то мы упоены своей мудростью, — усмехнулась Инна.

— Грущу потому, что впереди слишком мало осталось. Жизнь так коротка! Нет ничего дороже времени. Нельзя тратить его впустую. День прожит напрасно, если я ничего не привнесла в свою жизнь, и оно не вылилось во что-то хорошее и весомое.

Каждое произведение, прежде чем выйти в свет, должно отлежаться. Так писал Василий Иванович Белов. Чтобы слово заиграло, требуется предварительная порция молчания, а я не располагаю временем, которое необходимо для завершения задуманных дел, поэтому начинаю хандрить, мол, шансов мало… Говорят, что нельзя изменить судьбу, опередить события, что всё придет в нужное время. Ладно, не суть важно…

— Молодых еще можно перевоспитать, а тебя уже бесполезно, — сказала, будто обмолвилась, Инна. — Расслабься, ты слишком взыскательна. Не конкурируй сама с собой. Не пролистнула ты свою жизнь, многое в ней успела. Успокойся словами поэта Левитанского: «Поздний опыт зрелого ума возрасту другому не годится». Желаю успехов твоему следующему детищу. Напитай его теплом надежды. Оставайся самой собой, верь в то, что делаешь, люби свою мечту и все у тебя сложится. Я хочу, чтобы свет в твоей душе еще долго не угасал, чтобы ангел-хранитель тебя не покидал, и ты всегда была хранима небесной опекой.

— Послушай я в детстве своего ангела-хранителя, у меня для совершенствования была бы целая жизнь, — снова загрустила Лена.

— Думаешь «передержала» себя, прокисла, как дрожжевое тесто? — рассмеялась Инна.

— Не начав, законсервировалась.

— Одни писатели слишком рано принимаются снимать урожаи своих мыслей, не доведя их до кондиции, у других идеи и мысли долго созревают внутри них, но потом падают готовыми, прекрасными плодами. Обнадежь меня тем, что не станешь разбазаривать свое драгоценное время на стоны. Для полного счастья тебе только его не хватает. Срочно бросай работу. Читателям еще предстоит открыть широкий диапазон твоих возможностей!

— Премного благодарна за поддержку, — улыбнулась Лена и прижалась к подруге, будто ища в ней защиту.

— Почему ты не пишешь о современных двадцатилетних? В молодых людях всегда живет надежда, перспектива и боевой задор! Это тебя будоражило бы и бодрило.

— Теперь часто говорят о глобальном равнодушии молодых людей к природе, человеку и даже к жизни. Я о них так не думаю. Но я не знаю всю молодежь всесторонне и глубоко. Общения со студентами на занятиях не достаточно, чтобы делать выводы. Наше поколение мне ближе и понятней.

— Я тебя слишком хорошо знаю и не верю, что ты не задумала чего-то более глобального. Ты всегда планку поднимала чуть выше, чем могла взять на тот момент, чтобы было куда стремиться. Потому-то и брала высоту за высотой.

— Так, да не совсем так. Не преувеличивай моих возможностей. Но ты права. Помимо проблем детей и семейных отношений я задумывалась о коррупции в мире и конкретно в нашей стране. Я давно заболела этой темой. Обдумывала, анализировала, пыталась охватить ее своим умишком хотя бы в одном ее малом спектре приложения, — перейдя на совсем уж тихий шепот, поделилась Лена. — Я в деталях видела, как бы написала об этом, потому что многократно проигрывала сюжет в голове.

— Я бы не совалась в эти дебри. Поставь перед собой вопрос: «Действительно ли я хочу того, что хочу?» Там же «песню пой да недосказывай», — с доброжелательной участливостью остерегла подругу Инна. — Все уши тебе проедят избитые лживые фразы. Уникальные вещи образуются из красивой несбыточной мечты, а тут такая… грязь. Она опустошает. Настигнет разочарование, а из него, ты же знаешь, один путь — в депрессию. Тебе это надо? Я бы нипочем не отважилась.

— От нападок представителей сильного пола в любом случае не убереглась бы. Под микроскопом стали бы рассматривать каждую фразу в поисках недостатков и недочетов. Я несказанно позабавила бы сильную мужскую половину, — по-своему согласилась с ней Лена. — Но отступилась я от темы по причине нездоровья.

— А я думаю, потому что мы с тобой слишком далеки от «политики» и различных ее проявлений. Мало ее понимать, надо вариться в этом котле, — сказала Инна и перешла к другому вопросу. — Ты часто мелькаешь на голубом экране, избалована вниманием. Один чиновник — мой приятель лично тому был свидетель — недавно выразил по этому поводу недовольство, мол, чаще меня «светится». Непредвиденный случай?

— Ну, значит, ждать мне отлучения. Попаду в «черный» список и больше не увидят меня читатели. А то и вообще вычеркнут отовсюду, — усмехнулась Лена. — Я это уже проходила: была в незаслуженной опале по навету конкурента на премию. Вырезали из всех телепрограмм. Бывало, смотрю: в кадре все, кто был на съемке рядом со мной, а меня нет! Потом руководство сменилось… Только запрещая, иногда, напротив, привлекают больше внимания.

*

— Лена, ты можешь одновременно писать для детей и взрослых? — спросила Инна.

— Не могу сдваивать, я слишком глубоко погружаюсь в выбранную тему. Она постоянно прокручивается в моей голове, рождая многочисленные мысли. Даже во сне. Когда я пишу о взрослых, то с трудом перестраиваюсь даже на беседы с детьми. И за другой сюжет не могу браться, пока с первым не разделаюсь полностью. А вот о детях для взрослых — могу. Подобные вкрапления для меня не редки.

— Я в школьные годы не догадывалась, что ты тяготеешь к литературе больше, чем кто бы то ни было из нас. Твои рассказы я воспринимала как нормальный естественный треп. Не вникала в них. А твою задумчивость приравнивала к печали.

— Во мне не видели этой любви даже те, кому по профессии положено было замечать, — усмехнулась Лена.

Лена вздрогнула от неожиданно прозвучавшего в тишине голоса Жанны. (Она все это время не спала?)

— Бог говорит с нами, в основном, через судьбы близких нам людей. — Жанна попыталась развить свое суждение, произнесенное ранее. Ей хотелось поговорить о богословии, о том, что ее трогало. Но она опять не получила поддержки и тогда коснулась темы, интересующей всех присутствующих.

— В четырнадцать лет без поддержки отстоять свое писательское кредо было бы нереально, — сочувственно заметила она.

— Вы таки будете смеяться, но в детстве я начинала пописывать стишки после того, как меня поразила одна строчка: «Ночь обложила небо звездной данью». Я даже в областную газету их посылала, но скоро поняла, что бесталанна, — с трогательным смущением поведала Аня. И вдруг смешно раздвинув седеющие брови, и растеряно захлопав белесыми ресницами, рассмеялась так искренне и заразительно, что Инна подумала удивленно: «Неужели над собой, над своей наивностью?» И все равно не удержалась от того, чтобы ни подразнить Аню: