Любовь моя

— Но это же тяжело. Ты устаешь?

— Бывает, что хочется сбежать от них, когда в дебри заводят. Но «мыши плачут и продолжают есть кактус», — улыбнулась Лена. — Это касается только героев «взрослых» книг.

— Зато, разозлившись, ты можешь сделать с ними что угодно, хоть с кашей съесть, — весело подсказала Инна.

— Или они меня.

— Получается, персонажи гипнотизируют не только читателя, но и автора? Не только в физике, но и в психологии работает принцип обратной связи? — удивилась Инна.

— Он всюду. Я замечаю за собой, что даже если просто разговариваю с любым человеком, у меня невольно подтекстом идет в голове: что я могу в данный момент взять от него в свою копилку — фразу, идею, особую манеру говорить, двигаться, — и что он от меня.

— Я вот тут подумала: как бы выглядело произведение, написанное мной на одну с тобой тему? — Инна обратилась к Лене.

— Если дать различным писателям один и тот же сюжет, то получим совершенно разные книги.

— По типу того, как режиссеры, взяв в руки сценарий, делают из него что-то созвучное своему внутреннему миру, своим «заскокам»? — расшифровала Инна слова подруги.

— Даже если это ремейки, все они будут сделаны на разных уровнях и с неповторимыми интонациями, — дополнила ее Жанна.

— Не люблю перепевы классики и скороспелые, доморощенные концепции современных режиссеров. В них придуманные сюжетные ходы часто не соответствуют оригиналам пьес, грешат дикой недостоверностью. Это как играть сцены каторги в замшевых и бархатных пиджаках или в бальных платьях. Не выношу, когда артистов заставляют плясать под дудку мало чего понимающих дилетантов, выскакивать на потребу публике на сцену в нижнем белье, а то и того хуже… справлять нужду как собаки у стенки или… в отхожих местах. Это же извращение, вакханалия невежества, полное отсутствие вкуса! Мир сходит с ума! Из спектакля-трагедии делают ироничную комедию! Разве волен режиссер по-своему трактовать чужое произведение и талантливое превращать в примитивное? Я за сохранение старых классических сюжетов и за создание совершенно новых. Пусть в них изощряются и фонтанируют сумасбродными идеями, пусть ищут, пробуют, открывают новое, — строго преподнесла свой вердикт Аня.

— Но тоже с оглядкой? — Конечно же, это была Иннина реплика. — Ты смотришь современные фильмы и спектакли в основном для того, чтобы подсчитывать в них ляпы и промахи? Даже прогремевшие, неожиданно ярко прозвучавшие?

— Нет, конечно. Но если недочеты режут глаза? Недавно в фильме показали, как главный герой учит своего напарника, коллегу-майора, стрелять. Но ведь бред. Мне бывший ученик-милиционер рассказывал, что офицер обязан уметь стрелять, иначе не получит оружие и не будет допущен к работе.

— Но они же, насколько я помню, «следаки».

— Тем более, — заверила Аня.

Лена вышла из состояния задумчивости и сразу услышала Аню:

— …Возвращусь к тому, с чего мы с тобой начинали беседу. Первые стихи дороги мне своей внутренней свободой и безоглядностью юности. Много позже я, как и Лена, писала в дневнике длинные, красиво выстроенные предложения, изобилующие разнообразными знаками препинания, словно полностью не утратила тех юных порывов души. Просто ренессанс какой-то… Все мы этим грешили… Дошла до того, что вспомнила себя совсем маленькой. «Я сижу в кроватке. На меня падает из окна яркий лучик света. Мне удивительно приятно, но я не могу выразить свои чувства словами. Вернее у меня еще нет слов, которыми я могла бы описать свои ощущения. Это такое интересное чувство! Помню, сначала немного испугалась. Потом долго гладила это пятно света и думала, думала…» Я тогда впервые почувствовала, что люблю этот мир. Очень милое воспоминание!

— Кто в юности не мечтал и не писал сам себе нежных признаний! — созналась Жанна. — Даже мальчишки.

Она лежала, подложив под голову ладони, и задумчиво смотрела на темное окно, точно ждала, что на нем, как на экране телевизора, вот-вот появятся кадры из ее любимого школьного периода жизни. Она и в самом деле в этот момент подумала: «Ах, эта прекрасная кобальтовая синь летней ночи!.. Костер… Друзья… Как давно это было!»

— «Вторая молодость приходит, для тех, кто первую сберег», — не к месту пропела Инна. Ей было скучно и хотелось говорить.

— «Этот стон у нас песней зовется»? — «прошлась» по Инне Аня. — Когда ты применяешь чужие, талантливые строки в другом, ироничном контексте, ты их дискредитируешь.

— Напротив, я даю им больше пространства, открываю новую жизнь, — оставила за собой последнее слово Инна и спросила с насмешливой доброжелательностью:

— Мир? Нам остается обменяться рукопожатиями? А они с жатыми кулаками невозможны.

— В этом что-то есть, — удовлетворенно сказала Аня. — Сойдемся на том. Ты «без сожаленья бросаешь в суп лавровый лист с победного венка?» Но не надейся полностью пристегнуть меня к своему мнению, а то на поверку выйдет обратное, и попытка замириться тебе не зачтется.

«Примирение по инициативе Инны?! Между двумя спорящими, посередине на самом деле находится не истина, а проблема», — подумала Лена.

— Нет, вы посмотрите на Аню — петушится! Я не стану на этот раз оспаривать прописные истины, но другой раз не подставляйся.

«Инна всегда искренняя, прямая и слишком живая. Ну, совсем как ребенок. Но сегодня у нее воинственное настроение, резкие нотки в голосе указывают на это. Отвлеку-ка я ее, пока она опять не сорвалась», — решила Лена.

— Когда я пишу, мне никто не должен мешать. Я сосредотачиваюсь и в эти минуты принадлежу только себе.

— Корней Чуковский советовал молодым писателям писать, как пишется, не останавливаясь. Наверное, чтобы было из чего выбирать лучшее? — Инна попыталась свернуть на другую тропу, но Лена спокойно продолжила:

— Я умею не замечать звук телевизора, но отрицательно настроенный человек рядом со мной мгновенно выводит меня из равновесия и тем отбивает всякое желание работать. Вдохновение улетучивается.

— Писательство — это страсть к самовыражению? — уточнила Инна.

— В некотором роде. Никакие неудачи не способны ее загасить. Она — топливо для творчества.

— А если рассуждать с точки зрения господствующей морали…

Лена безнадежно вздохнула и прикрыла лицо простыней.

— …Я понимаю, журналистская краткость не есть простота.

— Соображаешь, — весело похвалила Жанну Инна. И тут же почему-то подумала: «Жанна была в юности пленительно красива, и все же ей чуть-чуть не хватало врожденного Лениного благородного изящества, которое не искоренил даже тяжелый деревенский быт».

— …Есть цели, путь к которым может указать только Бог. Талант — Богом разрешенная дерзость.

— Я бы так не сказала. Это слишком претенциозно, — уставившись отсутствующим взглядом в ей только ведомые дали, ответила Лена.

— Мне кажется, наше поколение воспринимало талант как общественное достояние, а современное — как личное, — сказала Инна.

— Против кого направлена эта дерзость? — с запозданием уточнила Аня. — И правильно ли говорят, что в современном мире отсутствие дерзости хуже отсутствия таланта?

Ответа не последовало, потому что Инна спросила:

— Лен, твои книги — вызов самой себе?