Любовь моя

— Ну не отлучишь же от писательства? — улыбнулась Лена.

— Так вот, после тщательного рассмотрения твоего творчества, я задам следующие вопросы, — Инна посмотрела в сторону Жанны, — во-первых, зачем такая необычная фабула? В меру безумная идея! Я понимаю, даже балеты бывают бессюжетные, но канвой там служит музыка. Она наталкивает на идеи, из нее рождается понимание. А у тебя музыка души, что ли? Только всякий ли ее услышит?

— Хорошо сказала: музыка души! Один товарищ рассказывал мне: «В голову приходит удивительная, потусторонняя музыка. Она раскрывает мое подсознание, и я пишу в сомнамбулическом состоянии. Моя душа, словно отлетает, отпускается от страданий и мучительных размышлений и после недолгих странствий находит приют в пространстве счастья… И я пишу о прекрасном!» Со мной тоже такое случается. — На лице Ани промелькнула мечтательно-восторженная улыбка.

Инна «не услышала» Аню и обратилась к Лене:

— Я понимаю, нет единого сюжета, зато масса смыслов. Легко писать, имея мощный интригующий сюжет. А попробуй бессюжетным произведением увлечь читателей, вот где проявляется в полную силу индивидуальность и талант писателя. Да?

— Иногда сюжет не заслуживает развития, но имеет смысл остановиться на углублении сути какой-то проблемы, — ответила Лена.

— Может, Инна, тебе важнее нырнуть в неизведанные бездны русского языка? А что? Тоже полезное дело, — предложила Жанна.

— Прямо-таки неизведанные. Ладно, идем дальше. Идея должна быть хорошо упакована. Разве писатель в этом не заинтересован? Но ты вместо этого вспоминаешь, философствуешь. Наболевшее слишком торопишься высказать? — продолжила Инна. — А вот обложки твоих «взрослых» книг достойные: то ли метафоричные, то ли символичные.

— Теперь в плохом оформлении книги не выпускают. Дизайнеры не позволят.

— Но идея обложек и названий книг, безусловно, твоя?

— Естественно. Кому еще я могу доверить лицо своей книги? Представляешь, с одним моим заголовком произошла примечательная история! Придумала я как-то для очередной книги название загадочное, интригующее, призывающее размышлять. И вдруг моя соседка докладывает мне, что ее знакомая, работающая в управлении культуры, заявила, что слова «И они случились…» у нее ассоциируются со случкой собак. Я, конечно, ожидала различное понимание этой неоднозначной фразы, но чтобы такое…

— Ничего удивительного, — усмехнулась Инна. — Я, когда первый раз приехала к тебе в гости, была поражена тем, как сильно отличаются люди в твоем и моем городе. В трамваях нелюдимые, с подозрением глядящие друг на друга пассажиры, в магазинах грубость или безразличие. В больнице, куда я по несчастью попала, матерщина, беспрерывные сплетни, злословие. Больные не делились друг с другом едой. К одной девочке никто не приходил, так ее, бедную, затюкали, затиранили. Пришлось мне взять ее под свою опеку. Ужас! «Бабовщина» какая-то в палате, где временно «проживало» восемнадцать человек. Меня сразу не с юмором, а с презрением стали обзывать «училкой» и «умной». В их устах эти слова звучали ругательствами. Уровень интеллекта и культуры этих людей был на порядок ниже, чем в селе, в котором мы выросли. Какие интересные типажи я наблюдала целый месяц в своем окружении!.. Я понимаю, ты из-за квартиры попала в этот город и застряла в нем.

— Мне тоже после Москвы, Ленинграда и Воронежа показалось странным, что в главной библиотеке города из научной литературы одна только «химия», и заказывать художественные книги бесполезно. С тех пор прошло сорок лет. Люди во многом изменились… И все же я решила сменить название книги на более простое, прямое, лобовое. А вдруг это не единичный случай такого «оригинального», «узкого» восприятия слова «случились»?..

— Ладно, забудем грустное и продолжим наше обсуждение. Во-вторых. Где глобальный конфликт для достижения высокого градуса накала эмоций, чтобы добиться желаемого эффекта, как у продвинутых женщин-писательниц? Где прессинг стрессовых ситуаций, чтобы у читателей высечь искру сочувствия и до последнего удерживать внимание и интерес? Есть же уйма вариантов. А какова философия твоих образов?! Читаю книгу и чувствую, как катастрофически сжимается вокруг меня пространство счастья. Это же с ума можно сойти! — все больше распаляясь, спрашивала Инна.

— Женщин-писателей. Генеральша — жена генерала, а писательница — не жена писателя, — осторожно поправила ее Лена. — И с ума сходить не надо.

— Ой! Забыла, у гениев нет пола! Тебе не важно выделить и подчеркнуть свою женскую идентичность? Ах, да! Художницы пишут картины не хуже мужчин-художников. И в оркестре невозможно определить, кто играет: мужчина или женщина. Но права у нас даются применительно к полу, возрасту и профессии.

— Но социальные права должны быть равные, — возмутилась Аня.

— Но не исполняются. Вспомни билль о правах женщин. Весь мир озабочен этой проблемой. Она прошла обкатку…

— В высшей степени уместный разговор для полуночников, — остановила подругу Лена.

После минутной передышки Инна спросила:

— Не хочешь использовать чужие методы? Они могут покорежить твое произведение? Стремишься к простоте? Ты выступаешь против обыкновенных житейских мерзостей, в которых мы живем и с которыми миримся? И при этом, какие детали, какие драматически насыщенные подробности и высокая степень откровенности! Могу сравнить тебя с гением, ухитрившимся написать сцену соития, не употребив ни одного глагола. Да возревнует он!

«Иронизирует? Что это опять с Инной? А Лена не реагирует. Ей ведь стоит только словечко шепнуть и подруга образумится. Не удивлюсь, если гробовая плита ее молчания погребет все наши мнения», — разозлилась Жанна и попыталась отвлечься от собственных мыслей.

А Инна увлеченно продолжила разнос:

— У тебя, перевирая слова нашего знаменитого мультипликатора Гарри Бардина, «истории исхода жен из кухни, как из заточения» или как женщины, не найдя себе приличных мужей, утратив чувство юмора и уверенность в себе, не могут отрешиться от своих обид? Но какими «грандиозными» вопросами задаются героини! Что-то типа: «Для удовольствия, наслаждения или удовлетворения своих амбиций живет человек?» Шекспир ты мой новоявленный. Это нелепо. Странность изрядная. Великая литература рождается из великих страданий и страстей.

— А у Лены в книгах не страсти и не страдания? — возмутилась Аня.

— Символичное толкование? Ничего личного, и никаких к тому неблаговидных причин?.. Допустим, зависти. Путем каких тонких аберраций ты пришла к такому потрясающему выводу? Где поднабралась и поднаторела? — медоточивым голоском спросила Жанна Инну. — Может, хочешь прославиться, используя идеи и славу других? Примазываешься?

— Я оказалась в отличной компании. Мне сейчас достанется, как тем, не присутствующим здесь мужьям наших подруг, — усмехнулась Лена.

— Не спеши, твое «революционное нетерпение» ни к чему хорошему не приведет.

— «Осторожней на поворотах», — предупредила Инну Аня. — Мне, например, нравятся в Лениных книгах легкие, изящные, светлые и грустные «мазки» событий из детства главных героев, которыми она вводит читателя в их судьбы.

— Инна! «Разговорчики в строю!» — строго поддержала Жанна Аню старой студенческой фразой, хотя нечего не знала о книгах Лены. И вдруг заявила насмешливо:

— А может, позволим Инне размяться, вволю «накукарекаться»? Глотка луженая, пять октав берет без фальцета. Почему бы не поорать? Ее децибелы все равно ничем не заглушить. Прокричится и успокоится. (Фу, как неинтеллигентно!)

«Как неукротимо взвилась! Это надо было видеть!» — оторопело подумала Аня.

Лена неодобрительно взглянула на Жанну. «Коготки выпустила? Грубость — запрещенный прием!» — читалось на ее лице.

Инна побелела, но внешне спокойно ответила Жанне студенческой присказкой:

— «И ничегошеньки ты не понимаешь в колбасных обрезках».

«Неуютно мне под Инкиным гипнотическим взглядом. Он сводит меня с ума», — как бы оправдывая себя, подумала Жанна, но спросила с вызовом:

— А ты таки всё уже расставила по своим местам?