Любовь моя
Шрифт:
— Мне кажется, никто не знает лучше автора, какая должна быть интонация в его произведении. Артист, допустим, может прочесть красиво, но где гарантия правильности? У каждого свои ощущения от прочитанного, и это, наверное, хорошо, — сказала Инна.
— Так вот, вышла самая маленькая из участниц — девятилетняя девчушка: пухленькая, черноглазая, смуглая. Я настроилась на детский лепет. У школьников младших классов не всегда получается выразить то, что я вложила в свои строки, даже если они их понимают и чувствуют. Может, не решаются на открытые эмоции или у них мало опыта чтения вслух.
Смотрю в окно, слышу свои строки как бы издалека и будто чужие. И вдруг невольно вздрогнула, вслушавшись в речь ребенка. Девочка говорила
И мне подумалось: «Я писала эту книгу, погруженной в детство, будто бы находясь в состоянии транса, как бы неосознанно. Просто записывала то, что диктовало мне подсознание из того, что я чувствовала когда-то в далекие грустные годы, но уже не могла до конца вспомнить их, будучи взрослой. Мне казалось, я просто описывала события, а выходило, что бессознательно выкладывала свою душу — ту, которая была у меня несколько десятков лет назад, — вроде бы доподлинно ее не помня. А эта удивительная девочка своим прочтением напомнила, подсказала, высветила ее. И я вновь прочувствовала, сколько детского горя было в том коротком рассказике о мальчике, сколько любви и нежности было запрятано в сердце моего маленького героя!
Я была потрясена талантом девочки, и что самое невероятное… глубиной того, что сама написала. Я, конечно, хотела бы уже будучи взрослой так писать, но если бы даже очень постаралась, то, наверное, не вышло бы то, что получилось от спонтанного излияния моей на время перевоплощенной, настроенной на детство души. Именно тогда получилось нечто, что я хотела, но чего сама от себя не ожидала.
Я заметила что малышка, читая, затрагивала в сердцах слушавших ее детей какие-то струны, отзывавшиеся в них глубоким общим чувством. Я видела это на их лицах, но не знала, понимала ли девочка произносимое ею или она говорила не осознанно. Но потом решила: «Конечно, понимает! Что в том удивительного? Моим героям было столько же и даже меньше». «Эта девочка из благополучной семьи, — спорила я сама с собой. — Но разве чувства выковываются и развиваются только в страданиях и несчастьях? Может, читая мою книгу, малышка сравнивала себя с более несчастливыми детьми и сочувствовала им, потому что понимание добра было дано ей в наследство от родителей. Интересно, ощущала ли она свой талант чувствительности и доброты? Похоже, нет». Не берусь квалифицировать этот случай. Он потряс меня. И я сказала девочке: «Ты прочитала лучше, чем я написала». Автор балета «Лебедь» Сен-Санс балерине Анне Павловой полушутя сказал: «Благодаря вам я понял, что написал прекрасную музыку». Эти же слова я могу отнести и к тебе». Старшие дети оценили мою похвалу и с интересом посмотрели на маленькую артистку-чтеца.
Малышка выступала последней. Ко мне подходили девочки лет пятнадцати, говорили о том, как я хорошо понимаю детей. Многие утверждали: «Это я, та девочка из вашей книги». Мальчики стеснялись открываться. Но и они, преодолевая сковывающий их барьер смущения, коротко и сдержанно замечали, будто вскользь: «Мне бы такого друга. Я тоже хотел бы быть другом вашим героям. Теперь таких добрых детей не встретишь». А я отвечала им с улыбкой: «Вот они тут, рядом с вами. И вы такие, как мои герои». Порадовали меня дети. Встреча прошла насыщенно, интересно. Наш разговор сводился не к похвалам писателю, а к тому, что детям часто не хватает понимания ни в школе, ни дома. Всем некогда разговаривать с ними о жизни. Молчащее старшее поколение упускает молодое и проигрывает.
Родители на этой встрече и их дети, будто ближе и понятней стали друг другу. У меня же каждый
рассказ, так или иначе, содержит психологический воспитательный момент не только для детей, но и для взрослых. Наверное, поэтому родители говорили, что классика — хорошо, но неплохо бы детям на уроках или хотя бы на внеклассном чтении знакомиться с современными авторами, чтобы они чувствовали, что герои книг живут их жизнью, их проблемами, и, сравнивая себя с ними, стремились стать лучше. Было бы неплохо, если бы и учителя, как библиотекари, знакомились с лучшими новинками и рекомендовали их детям. Родители для детей, к сожалению, не всегда авторитет, а учителя класса до шестого для учеников еще много значат.Гости стали расходиться. Я записала в блокнот: Шамаело Аня, школа номер шестьдесят восемь, третий «а» класс. Потом посадила девочку себе на колени и попросила: «Передай, пожалуйста, своей маме, что у нее растет талантливая дочка». Малышка недоверчиво взглянула на меня. Я повторила: «Обязательно скажи маме, что детский писатель просила передать…»
По тому, как Лена обо всем этом рассказывала, Инна поняла, что такие встречи в ее жизни не мелочь, не пустяк.
— Проводить встречи с детьми для тебя драйв?
— Еще какой! По причине положительной обратной связи я получаю от них массу дополнительной энергии взаимодействия и творческий импульс. Дети дарят такие эмоции, каких нигде, никогда и ни от чего больше не получишь.
— А отрицательные случалось получать, те, которые разрушают и уничтожают?
— С детьми? За все годы общения только дважды. И в том виноваты были взрослые.
— У тебя нюх на таланты или ухо как локатор?
— Не знаю. Просто стараюсь быть внимательной к нетривиальным проявлениям детей. Мне хочется найти заветную тропинку к сердцу каждого ребенка, с которым общаюсь. Я советую им чаще прислушиваться к себе, выискивать и извлекать из себя то, чем они отличаются от других. Прошу их не бояться пробовать заниматься многим, искать себя. «Если нравится, пишите стихи, ведите дневники. А вдруг пригодятся?» — говорю я им.
Мне хочется, чтобы каждому ребенку встретился в жизни человек, который заметил бы в нем определенные способности и не прошел мимо, помог в них поверить. Искорки таланта надо находить, растить и холить. Многие люди, к сожалению, занимаются не своим делом и не чувствуют удовлетворения от работы. А всё потому, что вовремя не оценили, способны ли они к данной профессии или нет.
— И, конечно же, в том, что выбрали неверную стезю, винят кого угодно, только не себя, — сказала Инна.
— Я знакома с человеком, который трижды менял профессию, пока не нашел свое призвание — призыв души, приказ судьбы. Вот это поступок! И когда он, наконец, почувствовал его, то тут же нашел порт своей приписки.
— Ты с первых лет работы в вузе была чутка к способностям студентов, а с возрастом это сделалось твоей манией. Каждый бы так старался. А то уделяют внимание блатным…
— Зачем ты так? Знаешь ведь, что не права. Я часто беседую с детьми в школах и библиотеках. А как то мне предложили выступить в огромном актовом зале. Я стала отнекиваться, мол, больше люблю камерную обстановку, форму интимной, доверительной беседы.
— Но это не те резонансные площадки, где я вижу тебя! — недовольно заметила Инна.
— На тот момент мне именно то было интересно. Но я подумала и согласилась. Справилась. Потом привыкла собирать большие аудитории. Да, это работа. Но я считаю ее выполнением своего долга. Любые знания меняют человека. Надо, чтобы они были положительными и вызывали эмоциональную вовлеченность, интерес.
Случается мне бывать и в жюри. Дети пишут стихи и рассказы. Мы их читаем, выставляем баллы, даем рекомендации. Я стараюсь быть объективной и доброжелательной. Если ребенку «дать по рукам», он «оседает». Но не всегда большинство в комиссии поддерживает мною отмеченных ребятишек. Я помню каждого незамеченного ими и очень переживаю.