Любовь моя

— Не люблю журналистской кампанейщины: захотят — вознесут, захотят в порошок сотрут. Я написала хвалебную статью об одном прекрасном человеке, а ее не приняли. Оказывается, ею я лила воду на мельницу неугодного начальству конкурента на высокую должность.

— Аня, журналисты тоже народ зависимый, они чьи-то заказы выполняют, — объяснила Жанна. — От рядовых журналистов современной свободной прессы я слышала, что они с ностальгией вспоминают советские времена, когда на каждое критическое выступление газеты в обязательном порядке следовал ответ-разъяснение, а теперь никому дела нет до их критических заметок, будто все люди замкнуты только на самих себя. Часто сообщение срабатывает непредсказуемо и совершенно в неожиданном месте. И звучит оно уже не доброй критикой, как предполагалось, а орудием возмездия в чьих-то недобросовестных играх. Возникают парадоксальные ситуации, не дающие опомниться. Нам в это лучше не вникать.

— Лена, а сама ты в своих книгах не переходишь границы дозволенного правилами приличия? — спросила Аня.

— Если я беру факты из жизни своих знакомых, то только с их разрешения. Этого требует писательская этика. И все же из предосторожности на форзаце своих книг я всегда пишу просьбу к читателям не искать себя среди моих героев. Встречаются любители предъявлять претензии.

— Обожглась?

— Было дело. Пристал ко мне как-то один очень неприятный тип, как банный лист прилип. Ну, я ему и выдала один на один: «Ты считаешь себя достойным моего пера? Ты единственный гад, бросивший двух малолетних детей? Уймись и подумай хоть раз не о себе, а о тех, кто в тебе нуждается». Отстал-таки.

— Грубо ты его.

— А если он деликатных слов не понимает?

— Ты высокие чины трогаешь?

— В одной из книг я предполагала, что если бы во власти было больше женщин (достойных!), то и в стране, и в семьях было бы больше порядка. У меня одно время созрела идея подтвердить свой тезис наглядными примерами, что усилило бы содержание книги. Но тогда пришлось бы изучить природу власти, даже обратиться к научным статьям. Размышляя над этой трудной задачей, я пришла к выводу, что для меня это неохватная и неподъемная тема, и не стала ее затрагивать. Писать можно только о том, что знаешь глубоко, всесторонне и достоверно.

— Из своего опыта я поняла, что приходя во власть, большинство чиновников лишаются многого человеческого в себе. То ли работа там такая «вредная», то ли тщеславие их губит и деньги? Им проще отказать, чем разбираться в чьем-то деле. Наверное, поначалу сами искренне верят, что хотят блага для народа, да только потом добиваются его в основном для себя, — усмехнулась Инна.

— У меня нет к начальникам благоговейного трепета. Я к ним отношусь настороженно, — поделилась Жанна. — Мне кажется, дело тут не во всех начальниках и чиновниках, а в дураках и подлецах среди них.

— А ты, Аня, начинаешь дрожать даже от приближения милиционера, — рассмеялась Инна.

— Он сам ко мне направляется, и я не могу от него защититься.

— А то бы, как стрела из лука от него умчалась.

— Но идти к начальнику или нет, решаю я сама.

— И не идешь, — усмехнулась Инна.

— Лена, я не поняла, кто у тебя в последней книге главный герой? — спросила Аня. — Ой, прости! В очередной.

— Мое дело — вызвать интерес к проблеме, а дальше читатель пусть сам соображает, кто из героев ему ближе. Я же предлагаю заведомо разные точки зрения.

— В твоих книгах для развития воображения у читателя и свет, и воздух, и бездна пространства в каждой фразе, — сказала Инна. — В деревне говорят, что если поленья в печи лежат слишком плотно, огню не разгореться. Чувствуешь аналогию?

Аня с серьезным видом задумалась над ее замечанием.

— Лена, может, теперь займемся детальным разбором не книги, а твоей личности? «Во всем мне хочется дойти до самой сути». Нам это проще. С одержимостью хирурга станем углубляться в твое «нутро». Развлечемся? — беззаботно спросила Инна.

— И наконец-то уйдем от писательской темы, — преждевременно обрадовалась Лена.

— Начнем пошагово: с верхнего прикида. Неплохая идея? Не станем подхлестывать воображение? У тебя есть претензии к собственной внешности? Блеск и шик в одежде — это твое?

— Издалека заходишь. К чему клонишь? Это допрос с пристрастием? Сильно не наседай, — рассмеялась Лена. — Мне никогда не нравилось выделяться одеждой, поэтому я не придавала ей особого значения. Учитывая императив незаметности и незаменимости на работе, я всегда носила «ярко выраженный» строгий социальный брючный костюм без малейших отклонений в сторону излишней женственности. Элегантность в простоте.

— Женские штучки — кокетство и жеманство — не твой метод давления на мужчин. А имиджевые штрихи? У мужчин трубка, кепочка… Ты даже в строгом аскетичном костюме умела преподнести свою индивидуальность. Тонким обаянием брала. Не боялась разонравиться, — подтвердила Инна.

— Конечно, я никогда не забывала, что моду делают детали и что они должны быть безукоризненно исполнены, будь то модельная строчка, изящный шарфик или оригинальная брошь. Они — пикантная приправа к пресному блюду повседневной строгости. Я предпочитаю короткую стрижку без излишеств. По мне не видно? О чем еще рассказать?

— Строгая одежда на тебе живет одной с тобою жизнью. А я в эксцентричном костюме чувствую себя уютней. Я им по-своему защищаю себя. До сих пор люблю шокировать знакомых непривычно раскрепощенными, чуть ли не неприлично откровенными собственноручно изготовленными нарядами.

— Это один из твоих многочисленных талантов, — подтвердила Лена. — В нем ты всегда неизменно и стремительно набирала высоту.

— Лен, я не могу представить на твоем лице боевой раскрас-макияж, — рассмеялась Инна.

— И не надо.

— А как насчет характера? Есть в нем зацепки, чтобы тебя раздраконить?

— С людьми я, как правило, проста, но сдержанна, стараюсь не терять достоинства. Не люблю широких жестов, суетливости и нарочитого равнодушия.

— И дома ты предельно скромна. Обыкновенная наседка.

— У каждого своя органика, свое внешнее и внутреннее ощущение себя как личности.

— Внутреннее и внешнее в человеке так часто не совпадают! — сказала Жанна.

— Прошли годы и люди стали говорить, что им в голову не приходило, что я могу стать писателем. Я не производила впечатления думающего человека? Получается, если бы у меня было повышенное внимание к своей одежде, я была бы экстравагантна в отношениях с сослуживцами, или напротив, ходила надутым индюком с надменным выражением лица, то мне скорее поверили? Я, таким образом, больше вызывала бы у них уважения или интереса? Мол, считаю своим долгом внешностью и поведением сообщить… и настаиваю обратить внимание… А без этих атрибутов они не видели во мне интересного человека?

— Так ведь по одежке встречают. Для меня в молодые годы, носящий шейный платок обязательно ассоциировался с великим поэтом или артистом, а длинные волосы — с художником или музыкантом, — сказала Жанна.

— У них профессии такие — выставляться как в витрине магазина, — заметила Аня.

— А те поэты просто прикрывали красивыми платками и модными шарфами свои старые морщинистые шеи, молодились.

— Отстань, Инка. Испортила лирический настрой, — рассердилась Аня. — Лена, а в праздники ты тоже скромничала, ходила синим чулком с тщательнейшим образом продуманным строгим обликом?