Любовь моя

— Рожать надо больше и всё устроится. Или ты надеешься на демографическую теорию неуничтожимости человечества? Тогда изучи футурологию — науку о моделях будущего и вероятности превращения их в планируемую реальность. Квантовые теории предполагают вероятность события, но там тоже свои законы. И у прогнозистов все прописано: разведка и сбор информации, выводы и рекомендации… А там, глядишь, идея овладеет массами, — неожиданно резко выступила Аня.

«А сколько малых народностей уже исчезло?.. Как отшила! А прикидывается ясочкой. Вот и пойми ее… Сейчас начнет бросаться лозунгами, втискивать нас в строго оговоренные рамки. Мол, «ей ведомо»… Ни фига не «волокет» в литературе. Глядишь, опять заведет речь о стародавних классиках в пределах школьной программы. Решит «избрать возвышенный предмет» и станет всерьез растолковать нам понятия фабулы, сюжета, жанра, композиции. И пошло-поехало. Какая неподъемная тема! С кем рискнет схлестнуться? Не станет же она оспаривать первенство с Леной? Получится, можно сказать, пародия на диспут. Как ни грани булыжник, он булыжником остается… Представляю какой хай подняла бы Лена, услышав мои «гиблые» рассуждения… Ну не со мной же? Это само по себе оскорбительно. Не охота мне на ней оттачивать свою жесткую аргументацию. Не почешусь. Но ведь могу завестись, черт возьми… Анька не хочет выглядеть белой вороной, вот и старается, как может, чтобы мы не думали, что она совсем уж валенок. Бог с ней. Так и быть, промолчу на этот раз. Устала я кувыркаться на мелководье», — рассудительно закончила свой внутренний монолог Инна.

*

«Слово взяла» Жанна.

— Я вся из Пушкина. Для меня его произведения — своего рода сакральные тексты, мантры. Я поражаюсь их заряженности, какой-то подключенности к Космосу, удивительной способности реконструировать мир вокруг себя. Всё тысячу раз проверено-перепроверено, изучено, а все равно отыскиваются все новые и новые неисследованные грани в, казалось бы, уже привычных сторонах его великого наследия.

Но я читала, что поэты сочиняющие, подражая Пушкину, или художники, копирующие манеру Микеланджело, Репина, Васнецова и других великих, в наше время уже не интересны. Теперь пишут с «вывертами» и этим привлекает читателей и зрителей.

— Привлекают гадостью, фокусами, сомнительными идеями, а не талантом, — охотно поддакнула ей Аня.

— Новое время требует оформлять мысли и чувства иначе, — не согласилась с подругами Инна. — Мне знакомый искусствовед сказал, что раз удивляет и восхищает, значит, это искусство. С вашей точки зрения настоящее искусство умерло или продолжает умирать? — усмехнулась Инна.

— Оно стало хуже? — спросила ее Жанна.

— Для особо любознательных разъясню: оно стало другим.

— Хуже, — упрямо сказала Аня.

«Ну как школьницы, в самом деле. Спорят, спорят», — удивилась Лена.

— А Ленка опять «не подает признаков жизни», не реагирует на наши комментарии. Спит? Уши ей заложило? Несогласно молчит, со скрытым протестом? Никак не смилостивится, не снизойдет до нас, простых смертных. Плутает в дебрях своих размышлений? Черный ящик, а не человек, — зевая, незаметно для себя вслух произнесла Жанна.

— Я здесь, — сонным голосом напомнила о себе Лена и подумала о Жанне с некоторой грустью: «Какая умная и интересная была девчонка! А потом муж, дети, внуки, удаленность…»

— Лена, а что ты читаешь, когда у тебя на сердце тоска? Ну не Гомера же? — ничего не заметив в ее поведении, продолжила разговор Аня. (И всё-то ей интересно!)

— Музыку слушаю. Окунаюсь в мир прекрасных мелодий и на какое-то время полностью ему отдаюсь. А в детстве у меня музыка в голове рождалась. Стою, бывало, посреди огорода, звуки меня обволакивают, я обо всем на свете забываю…

— У одних музыка в голове барыню танцует или вальс, у других медленный танец-размышление, а у некоторых там полный штиль, — усмехнулась Инна. — В школьные годы, помнится, ты боролась с тоской и раздражительностью физическим трудом, а не развлечениями. Колоть дрова было твоим любимым занятием.

— Представляешь степень моей нервности после детдома, если мне чуть ли не ежедневно требовалось три-четыре часа разряжаться с топором или с лопатой в руках? Благодаря этому прекрасному лекарству я не позволяла себе срывать тормоза. Так сказать, совмещала полезное с… полезным. Теперь оно мне не по силам. Пришлось перейти на интеллектуальную терапию, — улыбнулась Лена.

14

Опять словно из «глубины веков» до Лены донесся голос Ани:

— …Меня поразило, с каким брезгливым презрением он описывал свою связь с простолюдинкой, и с каким высоким накалом чувств — с женщиной своего круга. Сноб! Он не осуждал ту замужнюю женщину за измену, а восхищался ею!

— Но как талантливо! Он гений, но он человек. И не надо трясти грязным бельем. Не рассматривай поведение его героев через призму своей мнительности, — сказала Инна.

— Не представляю, чтобы я шла с мужчиной тайком на квартиру, прекрасно понимая зачем. Я бы чувствовала себя униженной, меня бы съедал стыд, он убивал бы во мне всякое желание. Чтобы я, как самая последняя проститутка?!.. А ей хотя бы что! Увидела мужчину, ум за разум зашел и все! Как просто… Солнечный удар! А если их много… этих ударов? Кто она тогда?

— Вот видишь, мы читаем книги, чтобы лучше понять себя и других, чтобы почувствовать счастье, которого не испытали в жизни, — усмехнулась Инна.

— Для меня личный опыт важнее. Боль быстро учит. Но без книг он не был бы мною осмыслен так глубоко, — сказала Жанна.

— …Боль не всегда пробуждает оглохший мир. А если и пробуждает, то ненадолго. Я о войнах.

— …Дети должны читать, чтобы развить в себе способность чувствовать, понимать, выражать свои эмоции и учиться коммуникации, и тем готовить себя к взрослой жизни.

— А кому-то важно из книг узнать, что он не одинок в этом мире, что кто-то думает так же как он.

— …Мне кажется, в молодые годы писатели пишут, чтобы создать себя. А старики уже осознанно стараются влиять на других, — еще услышала Лена, погружаясь в темноту.

*

— …Читала я как-то в интернете книгу за авторством… как же ее… о черт, склероз… Ренаты Литвиновой. И ужасалась.

— И что же в результате ты в себе или в ней нашла? — настырно спросила Инна Аню. — Ловко вяжет слова?

— Неприятное, шизофреническое впечатление произвела. Может, я в ней чего-то не поняла? Говорят, тот хорошо пишет, кто хорошо думает. По телевизору Литвинова излагает свои мысли просто, легко, складно. И как актриса прекрасно смотрится. Но ее фильм, где она режиссер, тоже отдает странностью. Она будто не контролирует свое воображение. У нее там роль экстравагантного сыщика. Нет, я понимаю: несовершенный человек в несовершенном мире… это особенно интересно, но как-то непривычно, — неуверенно ответила Аня.

— Не странностью, а своеобразием манеры отличается. Для тебя она слишком рафинированная. В современном художественном мире такие качества очень ценятся. Обычное уже неинтересно, — поправила ее Инна. — Есть талант вот и пусть выражает его по-своему.

— Литвиновой приписывают слова: «Сплетни — самый недооцененный литературный жанр». Если это так, то она человек с нетривиальным чувством юмором, — одобрительно отозвалась Лена.

— Помню ее, милая чудачка. У нее манера говорить проникновенно, с легким придыханием. Она вызывающе красива, как античная статуя. Какой профиль, какая изящная посадка головы! А кожа! Кажется, что ее лицо никогда не искажается страхом и злостью. Талантливая, — подтвердила Жанна.