Любовь моя

— Звонкая, хлесткая оплеуха! Положила на обе лопатки. Заслужил, — рассмеялась Инна.

— Оплеуха — оружие женщины, отвечающей на унижение, жест яростного гнева и отчаяния, заменяющий крик боли, — ударилась в «теорию» Жанна.

— Лимонову подходит только скандальный жанр? — спросила Аня. — В отчаянной попытке что-то доказать себе и другим еще не то изобретают… Слышала его по телевизору. Он не показался мне слишком умным на фоне других политических зубров, участвующих в передаче. Литература должна нести в массы человеколюбие и оптимизм. Плохого в окружающей жизни итак выше головы. А у него с Елизаровым один негатив. Можно подумать, что Рита или Алла при желании не нашли бы грязи, но ведь избегают, хотя тоже критикуют действительность.

— Так ведь женщины, — объяснила Жанна.

— Читаешь такого типа писателей и получается, что нет у нас ничего хорошего, — пессимистично вздохнула Аня.

— Они плохо искали. А женщины боятся создать прецедент или… прогореть? — хихикнула Инна, пропела: «Как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить» и посоветовала Ане почитать рецензии на «нелюбимых» ею авторов в толстых столичных журналах.

— Может, они раскроют тебе глаза, — рассмеялась она.

— Я не ведусь на заметки в газетах, но могла бы ориентироваться на критические статьи в солидных журналах. Только у нас даже в центральной библиотеке их нет. Перестали выписывать. Говорят, денег нет даже на то, чтобы иметь по одному экземпляру каждого издания.

— Поищи в интернете.

«Инка делает вид, будто не знает, что именно меня беспокоит? — рассердилась Аня. — Боже мой, как утомляет непонимание!»

— Сдается мне, что вся эта грубость в книгах у целого ряда современных писателей от неверия в будущее России. Она от апокалипсиса в их мозгах, — сказала Инна.

— У мужиков чуть что не заладится на работе — распсихуются и скорее за сигареты берутся, чтобы расслабиться. Жена бросит — сразу в запой и опускаются ниже некуда. В стране бардак — они за голову хватаются: ой, пропадаем! А что же нам, слабым женщинам, остается делать? Стреляться? — усмехнулась Жанна.

— Произведения Лимонова не эпатаж, а протест. Он — бунтарь, в тюрьме сидел. А бунтари, как известно, не дают народу каменеть, а верхам бронзоветь, — сказала Инна.

— Да ну?! — удивилась Жанна. — Так вот где он набрался всякого хлама.

— Опять Лимонов, — «возникла» со своим грустным замечанием Аня.

— Он, возможно, боится потерять свою индивидуальность, а такого «особенного» наверняка заметят, не забудут и навечно пропишут в литературных «святцах».

— Круто забираешь, Инесса. — Теперь уже Аня усмехнулась.

— Услышав в свой адрес критику, некоторые писатели, наверное, обвинили бы нас в непонимании метафизического подтекста, свойственного будто бы только произведениям мужчин или вообще в отсутствии у женщин мозгов. Ко второму они больше склонны, — рассмеялась Жанна. — Приписывать нам свои недостатки — их первейшее дело.

— Или побили бы! — подбросила шутку Аня.

— Когда мужчинам не хватает аргументов, они применяют унижающие нас оскорбления, в надежде как можно сильнее ранить и тем устранить со своей дороги. У меня большой опыт по этой части. И метят в самое больное — в беззащитность, — подтвердила Инна.

В наступившей тишине женщины перебирали в памяти грустные моменты неудачного общения с «некоторыми» представителями сильной половины человечества. Возникла большая-пребольшая задумчивая пауза.

*

— …«Крепкое» слово как динамит — все вокруг себя разрушает, а умное к чему приравняешь? — спросила Аня Инну.

— К дубине. Конкретно по мозгам бьет.

— …Для литературы главное быть индикатором значимости, долговечности и подлинности событий в стране и мире, — сказала Аня.

— Не пойму, ты о журналистике или об идеологии? А Ритины книги — индикатор чего? — спросила Инна.

— Непорядка в семейных отношениях. Тебе этого мало? Это не глобальный вопрос? Он не охватывает весь мир? Еще как охватывает и зовет на баррикады.

— Зачастила. Опять веер вопросов. Не будучи в состоянии ответить на все сразу, промолчу.

— Проехали. Спи. Мы тихонько, — заверила Аня Инну и обратилась к Жанне:

— Возможно, Лимонов стихийно талантлив, но без внутренних устоев.

— Вскрытие покажет, — засмеялась та.

«Избитая шутка», — поморщилась Аня и сказала раздраженно:

— Довожу до твоего сведения: Лимонов слишком тривиально воспринял слова Шукшина «Хочешь быть гением — макай свое перо в правду». Может, он и нормально расставляет акценты, но из способов выражения правды выбрал самый примитивно-пошлый, чем нарушил характер пространства действия и подменил первоначальный смысл произведения.

— Не он первый открыл великий «непознанный океан грязных истин» и их выражений.

— Может, теперь вкусы читателей тяготеют к подобного рода литературе?

— Не приведи, Господи!

— Говорят, таланту свойственна некоторая наивность и неожиданная экстравагантность.

— Но не глупость. Возьми, например, знаменитых детских писателей. О них говорят, что они «профессиональные дети». Но как глубоки и умны их произведения!

— Я читала, что характер Пушкина являл необычайную доверчивость. И физик Сахаров слыл скромнейшим человеком с удивительно чистым, искренним внутренним миром. Он любил сочинять сказки. У него было очень доброе лицо.

— Могу поверить, иначе бы он не попал под влияние своей второй жены и не занялся бы политикой, — заметила Инна.

— Он был нежный, но непреклонный. Люди смотрели на него и понимали, что многого можно добиться силой слова.

— Может быть. Я допускаю, что диссидентом он сделал много больше… — задумчиво пробормотала Жанна. — Но я, даже рядом с ним, была бы не борющейся, а воздерживающейся. Но это еще ни о чем не говорит. Меня интересовала только наука, работа и семья… И не таких затаптывали, затоптывали (топот) и захлопывали. Я слышала о выездных комиссиях, совещаниях, на которых совершенно непримиримые обвиняемые стояли насмерть… Я не видела себя в этой роли. На фоне нашей интересной и спокойной жизни для меня всё это звучало полным абсурдом.

Жанна, наконец, умолкла.

«Какая удивительно неприятная, жуткая наполненность тишины», — вздрогнув, подумала Аня.

*

— В наше время слова великий, гениальный и выдающийся стали расхожими, ярлыками. Мы грешим их избыточным употреблением. Я предпочитаю говорить известный, знаменитый, — скромно заметила Аня.

— Подумать только! Она предпочитает, — передразнила ее Инна. — Правильные слова можно повторять сколько угодно. Крепче запомнятся. Как молитвы, как тексты из Библии. Отрешилась от своего мнения?